Оскоромился в очередной раз: с тоски посмотрел сериал «Проект «Анна Николаевна», оба сезона. Случайно попался рекламный трейлер на глаза в каком-то ютубовском ролике — и понеслась.
В очередном недоумении. Как я уже не раз писал, как ни странно, даже несмотря на околокавээнный генезис и нижепоясной юмор нынешних отечественных и комедийных, и вообще сериалов, похожих больше на затянувшиеся капустники, выглядят они не так уж плохо кинематографически. Понятно, не шедевры, вот ни разу, но и совсем уж что ниже плинтуса тоже не скажешь, худо-бедно картинку какую-то делают. И персонажи не сказать что совсем картонные — насколько это вообще применительно к подобным априори картонным шоу. Во всяком случае бывает и хуже. Вернее, даже не смотря на коленно-локтевое положение того уровня, бывают — эээ… — произведения которые ругать хочется и слова матерные сами лезут, а есть которые не шибко так хочется прикладывать, даже не смотря на то что по-гамбургскому счёту это не искусство ни разу, но хотя бы хочется пожелать всё-таки достигать каких-то вершин. Ту энергию да в мирных целях, что называется. В данном случае скорее второе.
Не знаю в чём тут дело. Видимо банально женское обаяние: очень такой симпатичный андроид получился у Зои Бербер. До этого вообще про неё не знал, правда лицо вроде смутно знакомо. Хотя, наверное, это что-то архетипическое: образ красивой, интеллектуально умненькой, но по жизни наивной девочки-андроида с невинным личиком и при том вполне зрелыми женскими формами наверное особо мил мужскому сердцу. Особенно учитывая сочетание бойцовских качеств и бесстрашия терминатора с готовностью беззаветно отдаваться в любви. Возможность обладания таким чудом льстит мужскому самолюбию — особенно учитывая то, что средний зритель отнюдь не герой без страха и упрёка, а ровно наоборот. Не можешь подняться до высоты возлюбленной — значит надо опустить её до своей низости. Идея априори подчинённого приказам робота для этого очень даже подходит. Впрочем, кинороботы как правило всё равно оказываются довольно своевольными особами, загорающимися вполне человеческими страстями.
Но не менее очарованности главной героиней эмоции вызывает атмосфера, что ли, фильма. Наверное в таких случаях бессмысленно говорить об идейном содержании, классовой позиции и всём таком прочем — здесь всё как раз понятно и выносится за скобки как данность, что уж с них возьмёшь, с прикормленной богемы. Можно наверное, разве что, отметить постмодернисткую амбивалентность — в фильме можно увидеть и самое банальное охранительское пропагандонство рассейской государственности и скрепности (скажем, решивший покреститься робот — это так очень в духе «политики партии и правительства», причём, как ни забавно, это отнюдь не самые слабые сцены в фильме) и в то же время априорное ёрничание постмодернистского с позволения сказать искусства позволяет воспринимать это как весьма откровенную фигу в кармане. Про облико морале героев и их предельную зацикленность на частной жизни можно было бы, наверное, и не упоминать. Но вот некая общая атмосфера, то что как будто разлито в воздухе — оно как-то вполне созвучно времени, мне кажется. Это даже не безнадёжность и апатия, а ощущение что-то вроде «горит сарай — гори и хата», одновременное нарастающее ощущение если не обречённости, то растерянности и пофигизма — как будто все на всё махнули рукой, положили болт, забили хуй, пустили по пизде, похрен дым, чего плакать по волосам, когда уж голова потеряна? Подобное настроение одуряющего и утомляющего своей бессмысленностью абсурда бывало в школе, когда из-за какого-то форс-мажора прерывался обычный распорядок, не приходил учитель или почему-то отменяли какие-то уроки или ещё что в таком духе и дуреющие от безделья и неизвестности ученички уж сами начинали уставать от внезапно наступившей вольницы — впрочем ограниченной общим и неотменяемым требованием находится здесь и сейчас без возможности покинуть место, собственного галдежа и бесконечного потока упражнений в солёном нижепоясном остроумии вперемешку с беспрестанным мельтешением, беготнёй и возьнёй с луплением друг друга линейками и учебниками по головам и спинам. Только мрачнее.
Может быть подобное ощущение одновременного безвременья и в то же время неустойчивости, напряжённого ожидания и тревожной тишины бывает в оставляемых войсками городах в промежуток, когда одна власть уже отступила и только на окраинах ещё слышится удаляющийся гул моторов и топот солдатских сапогов, а другая ещё не заступила и только ветер гоняет по улицам разбросанные и никому уже не нужные бумаги вперемешку с мусором ставших моментально старыми газет, афиш, листовок и пожухших листьев. Как там себя ведут герои, с кем, как и сколько трахаются, сколько и как матерятся, бухают и творят глупости, насколько всё это маразм — на фоне общего духа уже всё равно, это всё описывается идиомой «махнуть рукой». Какая там мораль, какие там грехи, какой там идейный уровень? Да бросьте это лицемерие, на фоне того, что вокруг, глупости персонажей — это невинные детские шалости, пускай их. Кого тронут слова про Аннушку на разбомбленном маслозаводе? И хотя бомбы ещё не рвутся, а никакие власти никуда и не думали уходить, но гремящий и светящий в полнеба салют окружающего абсурда уже наполняется ощущением подступающего пиздеца и того что «лучше ужасный конец, чем ужас без конца».
В этом отношении второй сезон заметно отличался именно нарастанием сюжетного маразма и вот той самой атмосферности. Оно и так обусловенно сериальной формой — обычно какой-то свежестью радует только первый сезон, а дальше авторам приходится сосать из мудей чтобы хоть как-то заполнить хронометраж. При этом как всегда комкая конец. Но в данном случае мне мнится, что тут есть некая корреляция со временем съёмок: первый сезон вышел в прошлом году, а съёмки начались ещё до ковидной истерии, а второй — уже в этом. И ощущение социального коллапса начало, кажется, доходить до этих мажорных дяденек и тётенек, воображающих, будто снимают кино.
P.S. Вот только насколько там «зрелые формы» — то на самом деле неизвестно, потому как сиськи показывала дублёрша. Считаю это не честным. Мне кажется, что это даже как-то подленько и лицемерно — подставлять кого-то. Вы уж, господа художнеги, определитесь. Либо это стыдно, не пристало настолько уж интимное напоказ выставлять — и тогда не надо никого заставлять, а то что это, получается дублёршу не жалко, ей значит на камеру раздеться ни фига не стоит, пускай её, у неё интима и стыда нет, что со шлюхи возьмёшь, а вашим «звёздам» — нет, что вы, они ж девочки нецелованные, как можно, фи, это же совсем другое дело! Либо, если уж мы такие морально и интеллектуально раскованные, секс — это такая же часть нашей жизни, как и всё остальное, и искусство должно рефлексировать и показывать его так же честно, как и всё прочее, не имея слепых пятен. А тем более если без всякого стеснения проповедуем моральный релятивизм. Тогда надо быть последовательными, а то на люди одно, а для себя другое? Чего же ваши тогда претензии на то чтобы быть творцами стоят? А ведь самый последний лицедей из самого последнего балагана настаивает на том, что он, мол человек искусства, не просто так пальцем деланный. Короче, или трусы подтяните, или крестик снимите.