В ситуации настолько явного стресса от противоречивой информации мы, наверное, никогда не находились. Мы давно привыкли к тотальной лжи, но инфоповоды обычно не стоят и выеденного яйца: с кем спит Рональду и сам ли убился самолёт Качиньского — это информация совершенно бессмысленная для подавляющего числа людей, никак не затрагивающая их жизнь. Однако в этот раз общество не просто начало себя нежно поглаживать в акте привычной информационной мастурбации, а уподобилось тому ёжику из анекдота, который плакал, кололся, но всё равно лез на кактус: проблемы здоровья и жизни весьма непосредственно касаются уже каждого и цена ошибки при выборе правильной стороны субъективно становится необычайно высокой, но в условиях почти полного отсутствия достоверной информации и каких-то вменяемых критериев её оценки выбирающий становится в позицию буриданова осла. Или скорее пса со старого демотиватора. 
На каждое подкреплённое самыми высокими и авторитетными регалиями мнение есть другие, такие же высокие и авторитетные — вернее, кажущиеся профану авторитетными, в числе каковых профанов оказалось ну кабы не большая часть населения Земли.
Можно только предполагать, какой бардак настанет при более серьёзной угрозе, когда вакханалия вокруг коронавируса уже затмевает собой события по крайней мере последних двадцати лет, а вирус этот стоит переименовать в вирус Шрёдингера — то ли он есть, то ли его нет, но то что точно — никогда ещё хвост так не вилял собакой.
В своих метаниях, как та обезьяна из анекдота — «а что мне делать, если я и умная, и красивая?!», между благонамеренными самоизолянтами и коронавирусными диссидентами читал и слушал я последние дни разное — и страшилки про чёрную-чёрную руку «Ночного дозора Военврача» Водовозова, и вечерние сказки доктора Комаровского, и всякие россыпью статьи и заметки в некой сетевой прессе — несть им числа, и само собой всяки разны посты в ленте. Глаз чего-то зацепился за заметку Куздры про кампанейщину организованной дезы и посты 
aridmoors — российского биолога, работающей в Японии, которая последние недели пишет в основном про корону, поскольку сама переболела и подозревает, что это оно и было. Поскольку она умеет в гены и хромосомы и как раз из тех людей, которые пресловутые ПЦР-тесты делают так же легко, как мы в носу ковыряем, её заметки специфически интересны. Правда, сапожник без сапог — даже умеючи, самому себе забабахать исследование не очень-то получится, социальные обстоятельства довлеют — очень поучительная история для всяких технооптимистов, которые полагают, что раз имеется технология — применить её плёвое дело. Ага. Мало существовать гаечным ключам, вы до них сперва дотянитесь. Но собственно, в данном случае я просто обратил внимание на ссылку в одном из её постов на вот эту статейку: оказывается, и среди врачей далеко не все желают слиться в экстазе паникующего единства власти и народа. Правда, бдительные товарищи там тут же углядели руку «Еху Москвы». А на закуску ролик Максима Шевченко про то как он пневмнонией болел и в больницу лёг — любопытно в плане описания того, как это происходит. Живописно. Сразу напоминает древнюю присказку «мы так будем за мир бороться, что камня на камне не оставим».
Не важно, правда ли в куздриной заметке про целенаправленную политику вбасывания фейков с целью устрашения населения «чтоб дома сидели», а важно то что сейчас появление подобных как минимум предположений более чем естественно, не так важно даже что там пишет Новосёлова в «Лиге защиты врачей» про то как на самом деле с ОРВИ, госпитальными инфекциями и пневмонией, а то что это пример одной из тех охапок информационного сена перед тем вышепомянутым ослом, один из полюсов. И я не думаю, что Шевченко сильно сгущает краски в описаниях прохождения им больнично-каратинного квеста. Это всё характерные маркеры состояния информационного поля.
Но я собственно чего про это разлился мыслию по бревну: просто все эти по сути первые попавшиеся на глаза продукты информационного пространства натолкнули меня на изобретение очередного велосипеда, в таких случаях говорят «эврика!», «паззл сложился», но ввиду очевидной банальности «прозрения» это слишком сильные выражения, при том что скорее я просто вспомнил уже читанное, чем сообразил что-то сам.
Ещё этак месяц-другой назад, когда пошли разговоры про сметаемую с прилавков где-то туалетную бумагу, а где-то гречку, начало частенько звучать понятие «самосбывающийся прогноз» или «самосбывающееся предсказание». То есть кто-то говорит «наверное гречка пропадёт», те, кто его слышал, бросаются во все тяжкие скупать культовый продукт, возникает ажиотаж — и гречка действительно пропадает.
По-моему, то же самое происходит с пресловутой эпидемией — её более всего создаёт сама «борьба с эпидемией» и чем больше суета — тем более хреновые результаты. Ещё когда пошли первые сообщения о первых случаях за пределами Китая и начались разговоры о введении карантина, возникло ощущение словно ждут отмашки, как будто застоявшийся конь бьёт копытом: в прошлые разы всех этих атипичных пневмоний и свино-птичьих гриппов ну как будто не дали развернуться во всю силушку, всё хотелось сорваться на фальшь-старт, но не получалось, кампании истерии не развёртывались до какого-то логического конца, а теперь словно раздался некий коллективный чиновничье-СМИшный выдох: ну наконец-то, ну пошла жара, теперь-то мы поборемся, покажем кузькину мать! Не то что бы кто-то хотел именно коронавируса, именно эпидемии и именно карантина, но то, с какой готовностью и энтузиазмом чинуши всех стран дружно начали косплеить друг друга и соревноваться в изображении бурной деятельности, наводит на мысль, что это реакция, что давно назрел некий социальный заказ на чрезвычайщину, на бегущие строки экстренных выпусков breaking news, спокойную отчётливую сосредоточенность на лицах ведущих и посуровевшие лица государственных мужей, героических людей в форме, стоически выполняющих свой долг, снующие туда-сюда машины с сиренами и всё такое. Кто помнит бравурные телеэфиры во время первого иракского курощания в 1991, пресловутые башни-близнецы десять лет спустя, знают этот стиль.
В очередной раз повторю, что не верю в конспирологические версии будто этот вирус кто-то специально сделал и запустил или что есть какая-то тайная координация правительств, это скорее что-то вроде цепной реакции или схода лавины — когда есть некие тенденции и условия для их реализации, достаточно бросить камушек — и понеслась. При этом условия протекания реакции определяются свойствами среды — в данном случае состоянием общества и устройством его общественных институтов. Скажем, бюрократическая система нацелена не на обеспечение потребностей общества, а на сохранение стабильности положения бюрократа и поелику возможно на продвижение его по служебной лестнице, при этом определяющим является не целесообразность, рациональность и общественная полезность выполнения функций, а формальные критерии оценки бюрократической деятельности и неформальные расклады корпоративной иерархии, где важно красиво отчитаться в соответствии с установленными формами. Всё это вещи известные со времён кабы не фараонов. Любое формально благое начинание в такой системе неизбежно вырождается в свою противоположность — лучше бы вообще ничего не делали, чем выполняли с видом лихим и придурковатым столь же безумные приказы. Как наглядный образ можно вспомнить машину для кормёжки из фильма с Чарли Чаплином, где «новационный» автомат скорее выбьет несчастной жертве зубы, чем принесёт какое-то благо.
Собственно, это один из случаев проявления «стрелы Аримана», о которой писал Ефремов.
— Что еще за Стрела?
— Так мы условно называем тенденцию плохо устроенного общества с морально тяжелой ноосферой умножать зло и горе. Каждое действие, хотя бы внешне гуманное, оборачивается бедствием для отдельных людей, целых групп и всего человечества. Идея, провозглашающая добро, имеет тенденцию по мере исполнения нести с собой все больше плохого, становиться вредоносной. Общество низшего, капиталистического типа не может обойтись без лжи. Целенаправленная ложь тоже создает своих демонов, искажая всё: прошлое, вернее представление о нём, настоящее — в действиях и будущее — в результатах этих действий. Ложь — главное бедствие, разъедающее человечность, честные устремления и светлые мечты.
Иван Ефремов. «Час Быка»
А вранья и просто отсутствия достоверной информации сейчас много. Уже сами по себе разные методы сбора и интерпретации статистики, которая своя не только в отдельных странах, но и разных конторах не даёт никакой объективной информации, на что накладываются проблемы с дефицитом тест-систем, видимо повсеместные проблемы с качеством как реактивов, так и соблюдения необходимого технического порядка проведения анализов, на что накладываются спешка, путаница (а судя по всему ситуации, когда тупо перепутали пробирки с пробами — это весьма частое явление и результат записывается на совсем другого человека), да и вообще на самом деле само понятие «теста» стало поистине мистическим: ни один обыватель даже примерно не представляет, что же собственно из себя представляет этот тест, как он проводится, и как это происходит организационно — всё это чёрный ящик, мы понятия не имеем кто, где, как собственно этим занимается. Есть абстрактные тесты, есть абстрактные лаборатории, но что они такое, как они работают — об этом мы ничего не знаем. Нам предлагается верить сугубо на слово чиновникам, озвучивающим некие цифры роста заболеваемости. А ведь помимо совершенно разного охвата тестированием в разных странах и проблем с достоверностью тестов, прямо даются указания ставить диагноз на основании «клинической картины», то есть не имея твёрдой уверенности в том, какую в этом роль играет именно пресловутый вирус.
Но самое главное, как мне видится, в том, что пресловутый «коллапс медицинских учреждений» и рост числа заболевших вызван именно желанием во что бы то ни стало устроить свалку, спихнуть всех — даже подозреваемых — в лечебные учреждения, а точнее сконцентрировать, поместить в некое одно место всех причастных, при этом очевидно, что господствует формальное, однобокое, не учитывающее реалии эпидемических процессов как комплекса факторов, по сути обывательское представление о контагиозности, сформировавшееся ещё в Средние века — и которое чудесным образом соответствует представлению чиновников о контроле. После чего оные учреждения сами становятся источником распространения — причём не только коронавируса, а может быть не столько, но целого букета различных инфекций, которые неожиданно оказываются в комфорте и приятной компании аки сорняки в оранжерее. И распространению часто способствует уже сам путь в это учреждение — см. рассказ Шевченко, если вдуматься, то пока он оказался в больнице, мог перезаражать кучу народа, которая с ним контактировала в процессе прохождения квеста, скромно называемого «госпитализацией». В ситуации в духе законов Мерфи, когда если какая-то глупость может быть сделала — она будет сделана, а наши бюрократические системы устроены так, что вероятность этих глупостей всегда максимизирована, то неудивительно, что эпидемия обязательно возникнет там и тогда, где и когда эпидемия была назначена. Не было — будет! Получается этакий усилитель с самовозбуждением, автогенератор. То есть в ситуации изначально виноват не злобный вирус, а непреклонное желание во что бы то ни стало «побороться», провести кампанию. А делать это они не умеют, не могут и в принципе не способны, отрицательный отбор во власть всегда имеет результатом предельную примитивность любых ответных реакций, фактически инфантильность — тащить и не пущать, на всё ответом — фигура бравого унтера, который дубинкой наведёт «порядок».
Кстати, по ходу приходит мысль, о том что а не устарел ли малость сам шаблон «лечебного учреждения», сама парадигма медицинской системы как некоего множества медицинских пунктов, куда больных необходимо доставлять? Почему такая система возникла — это понятно: при скудости общественных ресурсов невозможно к каждому приставить индивидуального врача и тем более становящееся всё более сложным и дорогим медицинское оборудование, которых — медработников и оборудование — так или иначе приходится «расшаривать». И средством такового разделения между болящими выступает концентрация медицинского ресурса в одном месте. Это, кстати, и очень индустриальная концепция, в которой больница — это некий завод, фабрика лечения. Возникновение обычных заводов собственно тем и вызвано к жизни, что при имевшемся уровне технического развития сложно иным образом организовать производственный процесс, не установив связанные общим технологическим циклом машины в одном месте, и соответственно, работников при них.
Однако, в качестве информации к размышлению. В «Туманности Андромеды» есть эпизод, в котором после «Тибетского опыта» вокруг изувеченного Рен Боза, который повреждён настолько, что его даже нельзя трогать, возводят операционную, в которой проводят весьма сложную операцию.
— Рен Боз?..
Обступившие ученого люди помрачнели. Заведующий обсерваторией хрипло ответил:
— Рен Боз жестоко изуродован. Вряд ли долго проживет…
— Где он?
— Нашли за горой, на ее восточном склоне. Должно быть, его выбросило из помещения. На вершине горы более ничего нет… даже развалины стерты начисто.
— И Рен Боз лежит там же?
— Его нельзя трогать. Раздроблены кости, сломаны ребра…
— Что такое?
— Живот распорот, и вывалились внутренности…
Ноги Мвена Маса подкосились, и он судорожно ухватился за шеи державших его людей. Но воля и разум действовали.
— Рен Боза надо спасать во что бы то ни стало! Это величайший ученый!..
— Мы знаем. Там пятеро врачей. Над ним поставили стерильную операционную палатку. Рядом лежат двое пожелавших дать кровь. Тиратрон, искусственное сердце и печень уже работают.
…
На приготовленной у подошвы горы площадке воздвигалось переносное здание операционной, подводились вода, ток и сжатый воздух. Огромное количество рабочих наперебой предлагали свои услуги, и здание собрали за три часа. Из врачей, бывших строителей установки, помощники Аф Нута отобрали пятнадцать человек для обслуживания столь быстро воздвигнутой хирургической клиники. Рен Боза перенесли под прозрачный пластмассовый купол, полностью стерилизованный и продутый стерильным воздухом, подававшимся через специальные фильтры. Аф Нут и четыре его ассистента вошли в первое отделение операционной и оставались там несколько часов, обрабатываемые бактерицидными волнами и насыщенным обезвреживающей эманацией воздухом, пока само их дыхание не стало стерильным. За это время тело Рен Боза было сильно охлаждено. Тогда началась быстрая и уверенная работа.
Конечно, здесь описана ситуация чрезвычайная, и несомненнно, что потребность в неких медицинских центрах как лечебных и научных учреждениях будет всегда, однако тут интересно то, что наш привычный шаблон выворачивается наизнанку: не больного тащить во что бы то ни стало куда-то, может быть за тридевять земель, а по возможности оказать помощь на месте. Изображённое в романе общество может себе позволить весьма большую гибкость в выборе средств и методов оказания помощи, как в данном эпизоде — буквально воздвигнуть вокруг пострадавшего полноценную операционную со всем необходимым оборудованием. Сейчас, конечно, вряд ли можно всерьёз задумываться о подобном — не столько по техническим, сколько по общественно-экономическим причинам — в нашем обществе всё принесено в жертву богу прибыли и подобный мобильный комплекс стоил бы неимоверных денег. Которые нужны на конкурентную борьбу, блэкджек и шлюх, о какой тут медицине речь? Хотя, надо заметить, что в нашем мире в подобной ситуации наверное даже миллиардеру такого рода услуга не могла бы быть оказана. Хотя чисто технически, наверное, нет ничего особо невозможного в мобильных комплексах, оборудованных для самых серьёзных ситуаций. Есть же в конце-концов опыт военно-полевых госпиталей. Думаю даже, что мои представления об этом сильно отстают от технических возможностей современной медицины. Но всё стоит свои деньги — и это главный ограничитель. А вот на будущее стоило бы задуматься.