И. А. ЕФРЕМОВ — В. И. ДМИТРЕВСКОМУ1
Москва
8 января 1962 г.
Дорогой Владимир Иванович!
Не могу по нездоровью участвовать в Вашей интересной встрече с коллегами-фантастами. Очень жаль, так как вопрос крайне важный. Человек в будущем и будущее в человеке — два эти направления размышлений как бы дивергируют, расходятся, разветвляясь в разных произведениях искусства, и не только нашего жанра литературы. Но оба они исходят из одного ствола, и тут-то «ствол» имеет определяющее значение для всего последующего пути. Ввысь, косо, криво или вовсе по земле начнет стремиться создаваемое произведение? Жанр научной фантастики обязывает расти ввысь, к звездам, к будущему миру, в котором человек и мир должны образовать гармоническое целое. Поэтому вопрос «ствола» наиболее важен именно для научной фантастики хотя бы до тех пор, пока она составляет особый жанр литературы.
Что же является таким «стволом» для произведений о человеке и высшей форме общества — будущем коммунизме?
Мне кажется, что вопрос о развитии человеческой психики и поиски подлинно современного (а с проецированием дальше — и будущего) мироощущения, с крепкой закалкой ума и воли — вот «ствол» дальнейшего пути научной фантастики. В самом деле, обращали ли Вы внимание, как быстро стареют почти все научно-фантастические произведения? Давно ли с захватывающим интересом мы читали то, что сейчас уже не находит никакого отклика в душе?
Гамильтон, Хейнлайн, ван-Фогт, наш Беляев — попробуйте перечитать их теперь, стоя перед лицом сложнейших проблем современности! Несколько лет я старался достать книгу «Окаменелая планета» трех выдающихся американских фантастов, изданную в 1953 году.2 Недавно я получил её и читал с острым ощущением старомодности всего — приёмов, сюжетных линий, научной основы. За восемь лет книга устарела до разочарования.
Немудрено, что зарубежным фантастам приходится лезть из кожи вон, чтобы чем-то заинтересовать читателя, и уж тут без детектива, гиньоля3 и…ора (Загнут уголок письма, слово не видно. — Ред.) никак не обойтись.
Что ж, хороший детектив — это тоже дело, но ведь хороший — он должен стоять на том же самом стволе, о котором я говорю. Сам же он не может быть никаким «стволом».
Надо сказать прямо, что наша собственная фантастика тоже старомодна во многих своих проявлениях (я говорю всё время об элементах будущего и о человеке, прошу помнить), и общий её успех обязан тому, что читатель не съел ещё пуд соли на нашем жанре и пока больше увлечён внешней стороной, декорациями и театральными эффектами.
А в общем, конечно, человек (и писатель, и читатель) испытывает головокружение от успехов и перспектив науки — как сокрушительно опасных, так и благотворных (пока, к сожалению, первые дают себя чувствовать гораздо больше!). Узкая специализация науки, её мелкая и сложная ветвистость порождает много ученых — фанатиков и догматиков, как все догматики превыше всего ставящих собственную линию в познании, пусть и глубокую, но с куриным кругозором. Поэтому для нашей эпохи характерно рождение (и быстрая гибель) множества узких гипотез и теорий, отстаивающихся с тупым упорством, а также стремление ученых высказываться по общим вопросам широкого плана, не обладая на то никакими серьезными познаниями. Авторитет, почти религиозный, который всё больше завоёвывает наука, в сочетании с развитием невежества среди узких специалистов — плохая штука, и горе учёным, если они подорвут свой авторитет для общества, берясь за дело, требующее широчайшего кругозора и энциклопедических познаний.
Сознание человека делается неустойчивым от напряженности общей обстановки на нашей планете, от страха массовых избиений ядерной войны, от нелепости безвыходной гонки вооружений. Условия жизни в больших городах, в которых сейчас сосредоточивается в самых различных странах всё большая часть населения, в отрыве от природы, с чрезмерной восприимчивостью к болезням, с перегрузкой нервной системы, требуют крепкой психики, хорошо сбалансированной нервной системы. И тут плохую услугу человечеству оказывают кибернетики — как учёные, так и фантасты, запугивая будущим царством роботов, унижая человека его несовершенством в сравнении с электронными машинами, прокламируя возможности создания столь премудрых творцов и искателей из железа и полупроводников, что перед ними покажутся прахом и тленом усилия человека — их создателя.
Не отстают и певцы космоса. Космические исследования, полёты и переселения кажутся самым важным, самым главным во всём будущем, и всё настоящее, да и будущее, призвано служить лишь одной цели, имеет один смысл — космос.
Если любой из этих путей станет самоцелью научно-фантастического произведения (да и любой «научной» гипотезы о будущем), то такое произведение (или гипотеза) будет невежественным и лживым.
С каждым новым шагом биологических наук, вооружённых теперь тончайшими и точными методами физики и химии и той же электроники, нам становится всё более очевидным величайшая сложность устройства человеческого организма. Всё яснее становится, что, кроме гигантской сознательной памяти нашего мозга, в организме существует ещё подсознательная, или, как её раньше называли, инстинктивная память, буквально через все клеточки нашего тела связывающая нас со всем полумиллиардом лет исторического развития от первых наших морских предков. Эта иногда почти физически ощутимая страшная бездна прошлого, трудного и медленного, пути в то же время насквозь, миллиардами нитей физических, химических, электрических, магнитных, оптических и гравитационных ощущений, сплетённых эволюцией в неисчерпаемый клубок нашей психической деятельности, связывает нас с окружающей природой. Эта связь, с которой мы — сыны земли, нашей планеты, в гораздо большей степени, чем мы пока себе представляем (и это тоже немаловажно для будущих космических проявлений человечества), нацело опрокидывает наивные представления кибернетиков о том, что какие-либо машины смогут превзойти нас в творчестве, в покорении природы, в прокладывании новых путей, в создании прекрасного.
Придайте машине весь неизмеримый спектр наших связей с природой, пронизайте её насквозь природой, дайте ей клеточную информацию всей исполинской длительности восхождения от унылого червя до человека — тогда прокламируйте её равнозначность с человеком!
Сын Земли, полностью погружённый в её природу, — таков человек, и в этом он диалектически велик и ничтожен.
Велик по возможностям и бесконечности своего познания этого не чужого для него мира, в котором он по существу — микрокосм.
Ничтожен по тугим цепям инстинктов и рефлексов, опутывающих его рвущееся к звездам, красоте и радости сознание: самосохранения, продолжения рода, охраны потомства, полового отбора и соперничества, голода и эгоизма.
И всё же на скелете этих простых инстинктов выросло чудесное здание психики человека-мыслителя, создателя, гуманиста и врача, несмотря на все извилины и трудности жестокого пути. Теперь, вооружённый научным предвидением, социальным опытом и знаниями, человек должен строить и новую психику, идти к новым мироощущениям жизни сложной, напряжённой и, конечно, тоже нелегкой. Однако если нервная организация будет крепкой, тренированной, психика — развитой и закалённой, тогда будет гармония с новыми требованиями, новым, изменяющимся вокруг миром. Человек будет здоров и счастлив, а это уже само по себе — твердый фундамент всех будущих успехов.
Помочь в поисках этих новых путей, новых мироощущений и связей — таков, мне кажется, важнейший стимул для фантастики о человеке.
И. Ефремов
1 Сверху надпись: «Опубликовано: «Нева», 1962, №7, с.166—167». Надписано, скорее всего, В. И. Дмитревским.
2 «Окаменелая планета» («The Petrified Planet») — антология из трёх НФ-рассказов, опубликованная в США в 1952 году издательством «Твэйн» (Twayne). Рассказы: Ф. Прэтт «Долгий взгляд», Г. Бим Пайпер «Восстание Уллера», Д. Мэррил «Дочь Земли». Введение написал доктор Джон Кларк.
3 Гиньоль — французская кукла ярмарочного театра перчаточного типа, подобная русскому Петрушке, а так же соответствующий жанр театрального искусства. Здесь, скорее, в значении: балаган.