Что касается именно этого интервью, то наверное уже нет особого смысла разбирать все его перлы и давать толкования, достаточно отметить то же, что и в прошлый раз: во-первых, возбудившиеся возбуждаются сугубо на какие-то маркеры и обсуждают только их, вне контекста. Вообще, понимание контекста, прямолинейность мышления, которое неспособно воспринимать не только буквальный смысл отдельных слов и фраз, а текст целиком, в котором данные слова — только структурные элементы, которые не имеют самостоятельного смысла, а только как кирпичики высказывания — общая проблема наших современников. Независимо от политических взглядов и причастности к самой правильной и единственно верной теории всего. Во-вторых, вполне очевидно, что журналистка, как и в прочих подобных случаях, тянет буквально клещами, старательно толкает беседу на «политику», то есть некое высказывание на нужном ей поле — а отнюдь не тому что нужно самому собеседнику.
Обсуждать кредо самого Гребенщикова — тоже достаточно бессмысленно, он ничего принципиально нового на этот счёт не говорит. И оно не является чем-то экзотическим. Что оно из себя представляет? Мол, всё преходяще — музыка вечна, вся эта политика — суета сует, буря в стакане, коловращение сансары, собаки лают — караван идёт, так что пускай они там суетятся, а мы просто будем жить своей, настоящей жизнью. С его точки зрения он увидел — по крайней мере — отблеск Бога и в сравнении с этим — всё такая пустая болтовня и херня, что всерьёз всё это воспринимать могут только идиоты. Есть вещи ГОРАЗДО интереснее и важнее. Поэтому требовать от него каких-то «политических взглядов» — абсурдно.
Чтобы понять что-то о человеке, надо знать не только свою, но и его систему координат.
Да и бог с ними, ребяты, бог с ними. Мне кажется, что всей этой рок-гвардии лучшая эпитафия — строки самого же Гребенщикова из песни «Боже, храни полярников»:
Так помилуй их, словно страждущих, чьи закрома полны,
Помилуй их, как влюбленных, боящихся света луны;
И когда ты помилуешь их и воздашь за любовь и честь,
Удвой им выдачу спирта, и оставь их, как они есть.
Это, пожалуй, всё, что стоит сказать по поводу собственно интервью.
А вот мысли помимо него возникают. Скажем, проблема ответственности деятеля искусств за свои творения наверное всё же остаётся и останется актуальной. А она такова, что у многих по нынешним временам снова «чешутся руки по маузеру». И за каждым очередным горячим постом на тему «такой-то вон чего сказал!» всё более явственно проступает «а не убить ли мудака?» Что вполне себе симптом возрастающего нарастающего напряжения, так и прямо будем говорить — озверения в обществе. Которое будет только усиливаться. И когда этот пузырь лопнет — боюсь, несмотря на то что вроде как исторический процесс гуманизируется, пузырь это будет более чем кровавым и тем, кто это застанет, небо покажется с овчинку. И все наши разговоры о гуманизме канут в истерике самых простых эмоций, когда убивают даже не за слово, а за косой взгляд.
И стоит задуматься: стоит ли этому потакать тем, кто считает себя авангардом прогресса? Логика «война всё спишет», «но мы же обиженные, у нас есть оправдание», «сперва мы в крови и грязи, а потом как-нибудь уже по-человечески» — это как минимум бег на месте относительно предыдущих эпох. Характерно, что слово «гуманизм» в определённых кругах стало чуть ли не ругательством, а хотя бы упоминание психологии, рефлексии, «души» и вообще внимание к внутреннему миру человека считаться проявлением предельной мягкотелости и соплей, лишних и ненужных. Что, если присмотреться, совершенно соответствует представлениям о недопустимом с точки зрения образа брутального мужика, быка, гопника. Но почему-то, если скрасить это красноватой фразой, то многие относятся к этому весьма снисходительно и почитают как должное.
Вообще, психологические штудии многими левоватыми считаются чем-то факультативным, второстепенным. Хотя, вопрос о взаимоотношении сознания и грубой материи — он так или иначе вылазит и постоянно даёт о себе знать. Потому что все говорят о производственных отношениях, собственности и всём таком и как-то за всем этим улетучивается что всё это — вторично по отношению к человеку, это только средства, а целью может быть только сам человек, а вот человека-то зачастую и нету. Понимание того что есть такое человек, что ему нужно, каково его место во Вселенной, какое место в этом человеке и Вселенной занимает его разум и вообще психическая деятельность — оно оказывается как-то за скобками и отдано на откуп в основном разного толка религиозным и квазирелигиозным деятелям. То есть представление о человеке этих многих левоватых предельно механистично, как о сумме механизмов для потребления сырья и преобразования этого добра в говно. А основное внимание занимает технология — как рационализировать эту самую операцию преобразования. И тем — совершенно буржуазно, потому что сам человек точно так же оказывается просто средством, прокладкой между сиденьем и рычагами.
Вот часто звучит опасение: но они же, художнеги, имеют влияние, им в рот смотрят. И что? Всегда найдутся люди, которым смотрят в рот. И что вы с этим сделаете? Расстреляете? Так постоянно новые властители дум появляются. А вот задаться вопросом: почему им смотрят в рот? Может они говорят что-то такое, чего никто другой им не говорит? Почему — по крайней мере в моё время — молодой человек обнаруживал, что о каких-то волнующих его душу вещах первыми ему говорили не те нудные дяди и тёти, которым по профессии положено, не плакаты и не транспаранты из красного уголка, а вот те пацаны с гитарами?
И стоит задаться вопросом: а где же наши красные Гребенщиковы и Макаревичи? Мне скажут: ну есть же группа Икс, Игрек. И что? В понимании многих политическая песня (вообще произведение) — это песня в чукотском стиле, «что вижу — то пою» — пересказать средствами одного вокала, трёх гитар и барабана текст лозунгов с того транспаранта. Но людям это на фиг не надо и не интересно, вот в чём штука. Это как в том анекдоте: парень на пляже пытается зацепить девушку, а та устало ему говорит: вот ты кто, токарь? ну представь себе: приходишь ты на пляж, а вокруг станки, станки, станки… Вот точно так же политически корректное искусство оказывается «про станки». А жизнь ведь этим не ограничивается и не сводится к этому.
Вообще, даже всякая борьба, революции, смены чего-то там — это ведь технология, способы и методы, инструменты, а не самоцель. Поэтому тупо в лоб переложение лозунгов на стихи и музыку — это по сути тупик. Революционное искусство не обязано говорить лозунгами. Оно даже не обязано куда-то там звать. Оно должно говорить о человеке в первую очередь, во всех его провлениях, во всей полноте жизни — в том числе и «внутренней», а вопрос о средствах возникает тут постольку поскольку разлиться этой полноте во всю ширь и мощь мешает то-то и то-то и обойти это не получится. И если кто-то сумеет говорить об этом, не стесняясь рамками привычного богоискательского эскапизма, как у того же Гребенщикова или вялой апатии и отстранённости той же «Машины времени» (во всяком случае той, которая была популярна сорок лет назад), но при этом не боясь залезать в какие-то там глубины, но не менее, а более и тонко, и остро, и точно, то что вам все эти высказывания «деятелей культуры»? Они будут просто неинтересны, а будут слушать этого кого-то, потому что он ближе, потому что он даёт перспективу и надежду, гораздо более зримую и привлекательную, чем они.
Вообще, проблеме влияния на умы придётся слишком много значения. Но первый и главный, на мой взгляд постулат агитации и пропаганды заключается в том, что того или иного слышат не потому что его пихают во все утюги, не потому что на всех стенах висят плакаты, а потому что он говорит то, что люди хотят слышать. И услышат его только те, кто готовы это услышать. И другого они слушать не станут — если не изменятся сами условия их существования, которые формируют их вкусы. Поэтому затыкать кому-то рот совершенно бессмысленно — если некий деятель культуры имеет влияние на какую-то аудиторию, то это не просто так, а потому что аудитория хочет это слышать и на место одного всё равно придёт другой. И вообще, реалии современного мира делают идею любой цензуры довольно призрачной — и потому что количество средств коммуникации делают даже великую китайскую файрвольную стену довольно дырявой, и потому что всё-таки весьма распространённый постмодернистский релятивизм, «равноудалённость» от любой «политики» — это проявление того, что люди, при всём при том, не хотят вешать любую лапшу на уши, они хотят вешать только ту лапшу, которая им нравится и на попытки чего-то там запретить смотрят довольно снисходительно, именно что в духе «собаки лают — караван идёт». А это значит, что надо быть готовыми действовать без всякой форы, в «атмосфере гласности», когда ценность той или иной идеи определяется исключительно реальной в ней потребностью.