Машина времени — гипотетическое устройство для путешествий во времени вопреки его естественному ходу.
Википедия
Когда-то «вокально-инструментальный ансамбль «Машина времени» значился номером первым в табели о рангах советского рока. Сейчас его вспоминают чаще не столько в связи с творчеством, сколько с неоднозначными высказываниями и действиями лидера группы А. Макаревича. И пространство что этих высказываний, что реакций на них находится далеко за пределами музыкальной проблематики. Мало кого уже интересует хороши ли, плохи ли те или иные песни, а ведь сколько копий было некогда сломано что на тему «хорошее ли рагу выходит из синей птицы?» и «что такое рок-музыка вообще?»
Обсуждать и воззрения самого музыканта, и отношение к ним публики здесь сейчас я не буду. Отмечу только один характерный момент, который просматривается в отношении всех героев вчерашних дней отечественной культуры: задним числом отношение к их современному малоаппетитному виду и состоянию переносится и на плоды былых успехов. Вплоть до высказываний вроде «я теперь смотреть/читать/слушать произведения Н. не могу, даже ранние».
Надо сказать, мало кто этого избежал — трезвая оценка ума редко что-то указывает сердцу, отделять мух от котлет — слишком высокая йога, пока доступная мало кому из представителей Homo Sapiens. Чаще всего разрыв недоумения от пропасти между привычкой считать человека сделавшего что-то хорошее и самого хорошим, и тем, что он нам являет за пределами тех своих действий, так и остаётся незарастающим.
Хотя, тут сказываются не просто привычки, а коренные шаблоны мышления — мы не просто привыкли, а желаем видеть всякий предмет вечно неизменным, в то время как предметы эти, а тем более люди — суть бесконечная череда трансформаций, о чём говорили, например, буддисты. И в каждый следующий миг наше «я» уже совсем не то, что было секунду назад. Правда, врядли это может быть оправданием. Скорее должно объяснять.
Всё-таки в этом шаблоне есть и кое-что правильное: представление о некоторой целостности и направленности. Изменяться может и даже должно всё, но при сохранении кое-чего неизменного — вектора эволюции. Либо вверх, либо деградация, распад, энтропия. В природе это взаимнообусловленно и нельзя сказать, что порядок лучше хаоса или наоборот — это суть стороны одного процесса, распад тканей одних погибших организмов даёт почву для жизни других организмов, а обломки планет и звёзд собираются в новые звёзды и планеты, и так — космос ведает до какого предела простирается этот круговорот. Но это в природе, не оплодотворённой искрой разума. Распад же психической и социальной ткани необратим — в силу принциальной направленности развития самосознающей материи, залогом её существования является постоянное усложнение структуры. Все пакости, злоба, свинство рождают только пакости, злобу и свинство, и распад этот преодолевается не за счёт продуктов распада — он не даёт ничего иного, кроме яда, а за счёт усилий к движению вопреки их действию.
Понять это среди рутины нашей взбаломошной жизни тяжеловато. Но, по крайней мере один человек меня немного успокоил насчёт этих разлагающихся бывших властителей дум, процитировав евангелие от Матфея: «Итак всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают».
Альтернативная ссылка
Но я сегодня собирался сказать пару слов о другом аспекте, связанном с именами — памяти и её символах. Названия песен, групп, какие-то картинки, видео — может быть не всегда интересные сами по себе — это своего рода памятные знаки, буквы своеобразного алфавита, напоминающие нам о прошедших днях. Так перебирая безделушки в старой шкатулке, мы вспоминаем о людях и событиях как-то с ними связанных. Тогда они становятся своеобразной машиной времени. А старая потрескавшаяся фотокарточка, давно не идущие наручные часы, поцарапанные очки, самодельный бисерный браслетик, все эти потускневшие брошки и колечки с простенькими стекляшками или затёртые «корочки» давно забытых учреждений становятся дороже любых бриллиантов.
XX век к обычному набору безделушек, остающихся от предков, добавил артефакты хотя и материальные, но с трудом поддающиеся буквальному опредмечиванию. Слышанная когда-то мелодия или виденный некогда фильм, может быть даже отдельные фразы и сцены, а то и особенный оттенок звучания или особенности цветовой гаммы связываются с каким-нибудь дорогим человеком или людьми, а то и чередою обстоятельств, и их сложно сложить в коробочку. Но мы всё равно пытаемся, ищем записи, стараясь найти именно то звучание, именно тот цвет, именно ту фактуру. Вошедшая плотно в жизнь XXI века цифра сделала наконец возможным отныне сохранять это практически навечно (конечно, при надлежащих условиях и контроле, носители всё равно портятся, но мы по крайней мере можем копировать снова и снова без боязни потерять содержание).
В своё время человечество ещё осознает этот фундаментальный поворот в противостоянии энтропии — мы пока, несмотря на детское увлечение компьютерными игрушками, по-моему, ещё плохо понимаем с чем имеем дело. Конечно, для этого грядущего осознания значение имеет не технология, а сама как таковая возможность безутратного сохранения и накопления опыта поколений — до сих пор человеческая культура подобного не знала. Мы так или иначе до сих пор имели дело чаще с остатками, обрывками, отголосками, с большим трудом отбирая у забытья крупицы памяти ушедших веков. Конечно, очень может быть, что наша текущая эпоха завершиться не менее грандиозным фейлом в плане сохранения культурных ценностей, как это бывало уже не раз с умиравшими цивилизациями. Но, по крайней мере, практическая возможность сохранения уже доказана и некоторый опыт обретён, и есть надежда, что в грядущем не придётся это переоткрывать заново. Всё-таки, некоторый исторический прогресс можно усмотреть и в том, что если позапрошлая большая эпоха античности рухнула, многое погребя с собой, то уже последующие сменяли друг друга без настолько разрушительных последствий. Во всяком случае из феодализма в капитализм переехали без промежутка тёмных веков, когда на развалинах былых дворцов и храмов, перемалывая копытами черепки, паслись козы, а их невежественные пастухи ломали древние памятники для укрепления очагов и своих примитивных хижин.
Для меня одним из таких артефактов стал один — уже давишний — концерт той самой «Машины времени». Это было сложное время, в котором сошлись узлом многие обстоятельства и семейной, и общественной жизни, далеко не всегда приятные, даже трагические. Страна доживала свой последний год, шумела буря перемен, в то же время я входил в «переходный возраст», пока страна крючилась в судорогах, в моей маленькой жизни случались свои радикальные ломки, бившие по голове, оставляя следы на всю жизнь.
Но среди чего случались и свои мелкие радости. Я наконец обзавёлся вожделенным магнитофоном и до дыр зачитывал телепрограмму в поисках каких-нибудь интересных музыкальных передач. Частенько это было просиживание неопределённого времени наобум в готовности нажать кнопку — клипы мелькали и в совсем не музыкальных программах, просто вставками для разбавки. А это было то ещё искусство — вовремя засечь начало клипа, включить запись, а потом вовремя остановить, да так чтобы минимально попало стороннего трёпа. А если не успел — быстренько отмотать плёнку назад, причём ровно столько, чтобы пришлось на конец предыдущей песни. Само собой это не всегда получалось — пока мотаешь, начинается что-то ещё — и вело к огорчениям — взять-то больше было неоткуда.
Я тогда понятия не имел о том, откуда у людей записи берутся. Нет, ну теоретически понятно, что кто-то у кого-то переписывает — но это надо иметь у кого. Моя коммуникабельность больше распространялась на книжки, нежели на сверстников. Да и кто бы дал магнитофон из дома таскать — только что приобретённый и дорогой аппарат?
Теоретически кассеты где-то покупали — но для практики надо жить не в гарнизоне, который этак в минутах сорока езды от ближайшего мегаполиса аж в 70 тыс. без малого тогда населения и в котором хрен знает где тот полуподпольный ларёк, в котором торгуют вожделенным культурпродуктом.
Кроме того, для этого надо было иметь деньги. Пустая советская говёная МК-60 стоила что-то около 4 рублей, импортная 90-минутка — рублей 9. Сколько записанные — бог весть. Это во время, когда пятёрка всё ещё считалась деньгами (хлеба можно было если не на месяц, то недели на три точно купить). Игрушка за червонец считалась дорогой, такие на день рождения покупали. Калькулятор рублей за сорок пять — раз в жизни, и так подозреваю, не столько ради перехода в какой-нибудь пятый класс, сколько просто потому что по случаю в магазин выкинули. А на карманные расходы ребёнку 30 копеек — это даже много и не каждый день, потому как что ему надо, кроме может лишнего пирожка в столовой? А оно таки не сильно надо было по большей части — живёшь же на всём готовом. А кассеты нужны пачками. Новогодним подарком из пары штук много не нажируешь — сейчас просто уже и вспомнить-то тяжело, что на ту кассету влезало всего-ничего, ну дюжина песен на 60 и десятка два — на 90-минутку, может чуть больше. У меня на флешке сейчас в 100 (прописью: сто) раз больше треков.
И наконец, для этого надо было хотя бы представлять чего же ты хочешь. Не знаю, где мои сверстники грамоты набирались, бравируя мимоходом брошенными названиями каких-то групп, а мои источники музыкальных вкусов были относительно скудны. В более раннем детстве, понятно, это были пластинки со всякими музыкальными сказками — прекрасными, но весьма далёкими от мира популярной музыки, чем-то из советской эстрады — у родителей посовременней, у бабушки — малость постарше. Что в конвертах нашёл — то твоё. Иногда мимоходом услышанное в гостях или у родственников. И — телевизор, телевизор, телевизор. У БГ есть песня «Глядя в телевизор» — точно про наше поколение. Окно блин в мир. Учитель. Мастер.
Нет, конечно тот же «Парад солистов эстрады», концертник «Синей птицы» в шикарной футуристической обложке с каким-то невиданным космолётом или сингл ВИА «Пламя» с незабвенной песенкой «Зодиак» — это круто. И первая моя музыкальная любовь, лет с трёх — Алла Борисовна.
Да-да, мой каминг аут. Бабушка любила вспоминать, как я попой крутил под королей, которым дано всё, окромя простого человеческого счастья женитьбы по любви. Ах, как я её ждал, когда по случаю очередной простуды казёнил детский сад. «Всё могут короли» и «Арлекино» — наше всё. Но в утренних блоках в годы проклятого застоя её не показывали. В будние дни по крайней мере. Обычно крутили какую-то классику, от которой у меня скулы сводило. Вот представьте: выходит на сцену ведущая и зычным голосом объявляет «Алла…» — и ты весь напрягаешься в ожидании и предвкушении — «…Горбачёва» — вот это вселенский облом, хорошо, что я тогда не знал тех слов, которые бы сейчас сказал, дабы обозначить всю глубину бездны моего разочарования. Вообще не уверен, что Алла и что Горбачёва, но что-то в таком духе, какая-то «-чёва». Но увы, не Пугачёва. Бедная женщина и не знала, что все её старания идут мало того что прахом, без малейшей благодарности от маленького засранца, так ещё и с таким накалом эмоций отчуждения и отвращения. Не столько к ней, сколько к ситуации — ну что им, трудно что ли хоть иногда поставить что-то приятное, а не эти завывания не пойми для чего и о чём? Наверное товарищу Лапину было трудно.
И, видимо на ранних стадиях формирования психики привлекает больше ритм, чем какая-то тонкая вязь мелодии. Не даром в тех же утренних блоках какие-то этнографические ансамбли из экзотических стран Азии и Африки (что тоже нежно любило ЦТ под рубрикой обозрения культур народов мира) так неистово тряслись под всякие барабаны. По мере роста мы в миниатюре проходим этапы исторического развития психологии, от первобытного состояния — отголоски которого сохраняются в тех экзотических культурах — до того, что мы полагаем современным. И, подозреваю, совершенно бесполезно и даже вредно пичкать детей «серьёзной музыкой» — ничего, кроме шариковского «говорят, говорят, контрреволция одна», не добиться — нету ещё чем воспринимать её, классику пресловутую.
Это, кстати, возможно — хотя бы отчасти — объясняет почему вдруг «рок» стал таким знаковым явлением в советской культуре 70-80-х, возведённый к 90-м до ранга какого-то прямо культового фетиша. С одной стороны из самых лучших побуждений изо всех утюгов приобщали как могли к «высокой» культуре, но в то же время всё остальное время вещания занимала резко с ней контрастирующая попса разного градуса накала, которая несмотря на тщательные попытки формально пропускать на сцену только образованных профессионалов, чем дальше, тем всё больше тяготела к откровенной коммерческой пошлятине. Это выглядело, думаю, довольно фальшиво и лицемерно — или трусы подтянуть, или крестик снять. А когда на одном полюсе Пугачёва, а на другом Богачёва, а между ними какая-то пустоватоя жиденькая водичка — пустота чем-то должна заполняться. В какой-то момент молодой человек ту высокую классику воспринимать ещё никак не готов (да и вопрос ещё — всё ли там такое прям афигенно высокое и духовное или тоже колочения понтов на пустом месте хватает, да и писали её всё больше для элитки, обитавшей в своих реалиях, весьма чуждых подавляющему большинству жителей планеты), а попсу — уже не готов. Не может и не хочет, потому что помимо двух притопов и трёх прихлопов ему уже нужны ещё и ответы на какие-то вопросы или хотя бы внятная их постановка, а эстрада этого не даёт в принципе, с неё вещают заезженными банальностями, причём банальностями мещанскими, ничего не объясняющими, а только консервирующими свои пыльные постулаты. И в то же время бушуют гормоны, тело просит ритма, бешенной скачки, отрыва. Но в тоже время человек начинает осознавать сложность жизни и появляется внимание к какой-то виртуозности и сложности в музыке. Противоречивые стремления — и их надо вместить в одну форму.
И вот выходят парни с гитарами — такие же как ты, живущие в тех же дворах, переживающие те же проблемы и начинают вести с тобой персонально разговор о важных для тебя и них вещах. Без реверансов и увёрток, искренно, а не выспренно — по крайней мере так сперва кажется. И при том нога дрыгается в такт барабану, а яйца щекочет от гитарных запилов — чего ещё желать? Потом окажется, что и тут помимо правды более чем достаточно вполне взрослой фальши, глупой бравады и совершенно разнузданной безответственности, но пока до этого дойдёшь и поймёшь — вода утечёт, да и песни ведь тоже разные, да и сами «звёзды» домашней расфасовки не вмиг становятся окаменевающими в лучах собственного величия идолами, которых больше беспокоит имидж, чем истина. Во всяком случае, приобщаясь к этой сфере, юнош находит нечто совершенно отличное от официальной сцены, которая ему ничего не может дать.
Мне вот тоже как-то стало маловато. А по телеку как раз от выверенной совэстрады перешли на кручение всяких западных бомб, мелькали какие-то яркие ролики, часто без названия и имён исполнителей. Кто, что — по сю пору не знаю многих засосанных из эфира в нутро моей «Томи». Увы, уже и не узнать — «Томь» давно канула в лету, и что самое обидное — большая часть тех кассет.
Ну и как-то прокрутили некий документальный фильм, который я воспринял как концерт, разбавленный студийными интервью с музыкантами. Была это как раз «Машина времени». Не то что бы я вообще ничего не знал про неё — хотя бы название трудно было не услышать или не прочитать в газетах и журналах, но сколько-нибудь сознательно мне было известно всего две или три песни: «За тех, кто в море» — с «Парада ансамблей», бывшая в числе моих любимых на этой пластинке, и слышанный ещё кабы не в младенчестве «Поворот» с дядиного магнитофона, оттуда же, вполне возможно, что и «Скачки». Бла-бла-бла было мне не особо интересно — о всяком случае из них я ничего не запомнил, зато собственно концертные номера воспринял как хорошую возможность наконец-таки предметно ознакомиться с творчеством легендарной команды.
Как потом выяснилось, фильм так и назывался — «Команда-2». «2» — не потому что второй про «Машину», а потому что у взглядовских авторов была задумка снять серию фильмов, объединённых общим концептом «команды» — один про команду политическую, другой — музыкальную, а что ещё они там хотели далее — без понятия. Первый был про младореформаторов, уж не помню кого, но из тех, кого несколько лет спустя все в гробу видать хотели, а не в телевизоре. Второй фильм тоже с душком, а точнее сильной такой вонью. Тогда я не очень понимал что там к чему, но старательно антисоветских акцентов не заметить нельзя было. Фильм строился на чередовании концертных номеров, интервью с членами группы и нарезками сюжетов из старых советских киножурналов, кинохроники — в общем, какого-то официоза. Авторы прилагали все усилия чтобы показать контраст между тем затхлым, унылым, посконным и зажатым совком и племенем новым, молодым, продвинутым — вот де где веселуха, вот кто наше будущее, кто зовёт вперёд, посмотрите на свободных людей и на тех забитых рабов. Надо сказать, материал они подобрали действительно контрастный — древние плёнки 70-х годов с совершенно иным ритмом, предметом и пафосом действия на фоне живого концерта 1990 года смотрелись мягко говоря неуклюже. У зрителя появлялось желание с отвращением зевнуть с одновременным желанием побыстрее пропустить тягомотину и наконец услышать песню. Что интересно, спустя почти три десятка лет, те врезки смотрятся уже совершенно иначе, может быть даже интереснее кривляний музыкантов на сцене.
Вообще любопытный документ эпохи. Если хотите ощутить дух — точнее уже запашок — перестройки, какой она обрела к 90-му году — полюбопытствуйте. Дух времени там видно с первого кадра, начиная от манеры съёмки и монтажа и заканчивая титрами — начало под какие-то тоскливые звуки настраиваемой гитары, всё что относится к интервью — в глубоких тенях, с контровым светом из подмышки, как будто в подвале со свечкой снимали, ещё и чёрное-белое в этих местах. Вообще удивительно, я тогда не понимал, отчего это по идее довольно мажорное и чего-то там утверждающее действо на деле оказывается таким депрессивным унылым говном — вроде как бы с их точки зрения вперёд зовут, сбросить оковы старого мира и к новым горизонтам, новое мышление и вся хуйня — а тоскливо что ёб твою мать. Ну кроме самого концерта может быть. А что ж там может ещё быть, когда «вперёд» — это не вверх, а назад и вниз? Когда в головах постмодернистов сама суть творчества извращена и поставлена вверх тормашками?
Тогда я этого ничего не понимал, пытался искренне — как нас учили — верить печатному и не очень (которое с телеэкрана) слову, восторгаться «настоящему искусству», которое скрывали и наконец открыли от народа — но как-то выходило малость через силу. Кайфа не получалось. Вот показывают какую-нить передачку всю такую креативную или там картины какие задвигают от очередного гения холста или киноэкрана, ещё что-нибудь — ну, типа, вот перед вами живой классик, радуйтесь и восторгайтесь! Смотришь на него, пытаешься искренне преисполниться сознанием момента, прочуйствовать всю глубину и пафос — как же, заслуженный человек, должно приобщиться к подлинной красоте его творчества, а что-то ни хрена не выходит каменный цветок. Нет, кое-чем охмуряться даже получалось, и весьма — когда на время, а когда уже и навсегда. Но часто вылазили какие-то диссонирующие косяки. Всё делается вроде как положено, а выходит имитация. Особенно остро это я почуствовал когда Солженицина из эмиграции прибытие на ПМЖ шумно отмечали, году в 94-м. Вся телекартинка тогда жутко напоминала косплей возвращения Горького, вот только труба была как-то сильно пониже и дым как-то пожиже. Вроде и слова всякие положенные говорили, и всё с почтением и придыханиями, исполненно важности момента — но всё хотелось сказать «Не верю!» Интуиция не подвела — король оказался голым.
Помимо трудно формулируемых — по крайней мере для неискусствоведа — тональностей и оттенков, остались там и артефакты более документальные. Например, тогда стало модной фрондой называть города их старыми, дореволюционными названиями, причём часто до официального переименования. Так, упомянутый концерт прошёл ещё в Куйбышеве, как утверждают источники в сети — 29 июня 1990 г., но в титрах он упорно назывался уже Самарой. Но это ладно, понять как-то можно. Но самый перл этой реставраторской шизофрении заключался в строке, которую по-моему, смело можно отливать в граните и хранить в самом почётном музее: «Нижегородская радиорелейная станция (г. Горький)». Конечно, это не так ярко шизофренично, как Ленинградская область с центром в Санкт-Петербурге, но всё же. Впрочем, может быть это связано не столько с авторской фрондой, сколько с тем что подготовка фильма заняла, наверное, не один месяц, а как раз начиналась и официальная вакханалия «возвращения исторических названий» и редактор титров сам не знал что ему писать.
А вот сами песни из всего коцерта в фильм нарезали ни одной моложе где-то 80-го года — то, из чего слава «Машины» выросла, что гудело из динамиков в каждой подворотне задолго до всяких перестроек. И мне случилось их записать. На самом деле мне тогда хотелось «Кино» и «Наутилуса», но почему-то не везло — в нужный момент не оказывался у ящика. Но хоть что-то, для ознакомления с чего там предки балдели — пойдёт. Это была одна из первых «взрослых» кассет, тех вещей, которые слушаешь не по разу, с которых подросток начинает ощущать, что с ним разговаривают всерьёз, без ути-пути и сюсюканья, не как с неполноценным. Пожалуй, память об этом ощущении важнее качества собственно музыкального материала и смысла тех песен. Фанатом «Машины» никогда особо большим не был, другие коллективы занимали и занимают моё внимание в куда большей степени, но тот концерт остался особенным именно в мемориальном смысле.
Иногда эту кассету слушал мой отец. Он не был особым музыкальным поклонником, ни на чём не фанател, но как и всех молодых людей 70-х его окружающие музыкальные моды не могли слишком уж далеко миновать. Во всяком случае точно «Машину», как я упоминал, крутил мой дядя, году так в 80-м это было в соседней комнате, когда мы жили все вместе в одной квартире с бабушкой. И десяток лет спустя в моменты проигрывания этой музыки, как показалось, я замечал на лице отца некую задумчивость.
Сперва казалось, что всё было только вчера, только недавно — и так незаметно прошли годы, по старой памяти думаешь как о свежаке, а уже сам всматриваешься в цвет волос — это рыжина усов так на солнце выцвела или они по иной причине подозрительно светлые местами? Потом было много чего, жизнь разбросала нас по разным углам карты бывшего Союза, магнитофон тот давно поломался и был выкинут, а потом сгинули и кассеты. Сколько-то лет я вообще тех песен не слышал. Нет, конечно, самой «Машины» вокруг сколько угодно, но вот ТОГО концерта — его, кажется, даже не повторяли по телевизору, кроме как в начале 90-х. Я и название забыл, что за фильм и про что.
В один прекрасный момент до меня дошло, что вообще-то в интернете кто-то что-то должен был знать и занялся поисками. Хотя обычно знаковые какие-то передачи выкладываются фанатами и иногда чёрта лысого можно найти, что и не думаешь что оно могло сохраниться, но в свободном доступе именно данного фильма не оказалось. Пошкрябал по фансайтам — таки вспомнили что за вещь и — о, чудо — у одного человека таки нашёлся неизвестно где и когда сделанный рип. Дальше было дело техники. Кину вы можете легко теперь найти. Для себя же я выцепил звуковую дорожку и немного подшаманил как умел. К сожалению, качество звука было изначально не ахти, да ещё и замучанное многоходовыми перезаписями — рип делался скорее всего в бытовой видеокассеты, вероятно записанной с эфира ещё тогда, в 90-е. А как обнаружилось, изначально был ещё и студийный брак при монтаже — то ли плёнка у них криво пошла, то ли что ещё, я грешил все те годы на свою «Томь», а оказалось, что так и было. Короче, в результате я получил то что искал — оно звучит примерно так, как и звучало четверть века назад, с той же степенью убитости и грязноты звука. Прямо насмешка судьбы: как мемориальный раритет — пожалуйста, но ведь тогда мечталось, что где-то в немедомых закромах есть исходная годная запись, на которой не так много шумов и слышны все тарелочки — а фиг тебе, получи что потерял и не больше того.
Отец разбился на машине где-то через год после этой возни. Лежал с тяжёлыми переломами, с большими сомнениями что вообще придётся ходить ногами. Я переслал ему сделанный из звуковой дорожки сборник — чтоб хоть как-то веселей и вообще, на память. А ещё через год, после операции, которая вроде должна была поднять на ноги и на которую очень надеялись, так и не выйдя из наркоза, умер.
Память и осталась. И знаки её.
Батя, батя… Отцы, дети, семьи… В сложные узоры сплетается жизнь, всякое в ней бывает. И вырастая, мы что-то понимаем про своих родителей, и смотрим на них совсем иначе, чем тогда, когда казалось, что отец — это всемогущий непобедимый гигант, который может всё. Но так иногда щиплет глаза, когда в финале «Соляриса» видишь коленопреклонённого Криса перед отцом…
Ныне у многих умников мода плюнуть в сторону Тарковского — дескать, интеллигентскую заумь снимал, подвохи и дули в кармане ищут. Дураки. Когда как прутом раскалённым прижжёт — тогда, может, что-то поймёте, где зёрна, а где плевела. Многим только вот поздно бывает, сено-солому начинают различать только когда уж самим на одро пора.
А знаки остались. И работа какая-никакая проделанная. Не пропадать же втуне.
Потом неожиданно оказалось, что в другой редакции этот концерт всё же попал и в эфир, и в сеть, с гораздо более приличным звуком. Правда, список песен пересекается только частично, но это позволило дополнить и улучшить прежнюю редакцию. Единственно за что досадно, мой личный фаворит и гвоздь сборника — «Кого ты хотел удивить?» — не попал в число улучшенных. На мой взгляд это лучшее исполнение данной вещи, гораздо более жёсткое и динамичное, чем на альбомных записях конца 70-х. Вот эту вещь я хотел бы иметь в high resolution lossless прямом трансфере c исходника. Не свезло.
Так что если кому на послушать — берите смело этот вариант, а то — больше ностальгически-мемориальный.
UPD 31.03.2018.
Cамарский концерт «Машины» в mp3 (~124 kbps, VBR, mono, 44.1/48.0 kHZ):
https://yadi.sk/d/bGqKi6Vy3Tvtjm
Ностальгический вариант (песни только из «Команды-2»), в ogg (~75 kbps, mono, 44.1 kHz):
https://yadi.sk/d/uhKlP2k-9KbCt