Так ведь кино про себя, любимых. Средний статистический зритель узнавал себя в этой комедии. Вся эта типовая предновогодняя суета в типовом районе. Но, главное, по-моему, ключевыми фразами фильма являются диалог Лукашина и Ипполита: «Мы перестали лазить в окна к любимым женщинам». Фактически это завуалированный вопрос о смысле жизни.
Ведь вроде «мы рождены, чтоб сказку сделать былью», а в реальности чем дальше, тем меньше оставалось место сказочному подвигу, всё острее становилась проблема рутины и тем — безысходности. Средний человек оказывался зажат между двумя показанными в фильме шаблонами: или самодовольного сытого мещанского прозябания Ипполита, или вечно не находящего себе место интеллигентского лукашинского прозябания, с его постоянным ощущением протекающей меж пальцев жизни, прошедшей без всякого яркого горения и переживаний великолепных приключений, в которой и пьяная интрижка становится событием. Выше головы не прыгнешь, шире шага не шагнёшь. Всё размерено, расчерчено, запротоколировано, регламентировано, согласовано и утверждено. «От инкубария до колумбария не снижая шага». И бесконечная сублимация этого состояния через все эти туризмы, КСП, лазания по горам. Старшее поколение приключений и подвигов хлебнуло и к тому моменту, видимо, вполне закономерно уже хотело покоя и его окружающее устраивало. А тем кто моложе податься уже было некуда, попытки официозной реанимации комсомольского задора через бамовские стройки оказались откровенно импотентными, душу уже не грело. Гагаринский подвиг тоже остался позади, да был он всё же достаточно абстрактным, ибо лично к космосу причаститься могли только единицы, а массам оставались разве что парадные портреты космонавтов в газетах да бурные встречи кортежей возвратившихся из полёта — которые тоже быстро сошли на нет после того как полёты стали рутиной. Короткое замыкание. Кто-то пробовал от этого бежать, как чудо-пловец Курилов, упорхнувший с туристического лайнера и вплавь добравшегося до филиппинского берега — и в результе изрёкший фразу, достойную стать афоризмом: «Бежать можно только из одной тюрьмы в другую».
Вот мне кажется, люди почуствовали в фильме именно эту экзистенцию и потому он стал таким близким.