Альфред Козинг. «Сталинизм». Исследование происхождения, сущности и результатов. 2.4

2.4. Ленинизм против троцкизма

После смерти Ленина вокруг него поднялась волна культа личности. В народе с его глубоко укоренившимся менталитетом веры в авторитеты, Ленин в то время почитался, словно царь, и в партии также царило псевдорелигиозное почитание, такое, как то, которое уже проявилось в траурной речи Сталина. Также и теоретики и «литераторы» партии, такие, как Каменев и Зиновьев, к которым присоединился и Бухарин, словно соревновались в том, чтобы основать теорию ленинизма и показать её прямую противоположность троцкизму.

Но это было нелегко, так как Ленин был последовательным марксистом, и он и считал себя таковым. Он был бы решительно против того, чтобы из его марксистских воззрений, которые он творчески адаптировал и развил в приложении к русским условиям и русской революции, делали бы самостоятельную теорию ленинизма и ставили её рядом с марксизмом.

Название «ленинизм», которое появилось в русском рабочем движении, использовалось как синоним названия «большевизм», поскольку Ленин был теоретическим и политическим вождём большевизма. Он сам совершенно недвусмысленно называл большевизм «политическим направлением», а не теорией, так как он считал марксизм теоретической базой этого направления русской социал-демократии.

Зиновьев в большой книге («Ленинизм») попытался обрисовать ленинизм. Так же и Сталин, «практик», хотел теперь показать себя теоретиком ленинизма. На волне расширяющегося в отсталом народе почитания Ленина он представил себя защитником и хранителем ленинского наследия. В апреле и мае 1924 в московском университете имени Свердлова он выступил с рядом лекций под названием «Об основах ленинизма» и в них заявил, что ленинизм не только

«применение марксизма к своеобразным условиям российской обстановки», но и «марксизм эпохи империализма и пролетарской революции». Далее он назвал его «теория и тактика диктатуры пролетариата в особенности»¹.

Конечно, было не случайно, а заранее согласовано то, что Сталин, Зиновьев и Каменев в течение совсем короткого времени выступили с лекциями и публикациями под названием «Ленинизм или троцкизм?». При этом они не ограничились, как раньше, упрёками Троцкому в больших недостатках или ошибках, которые он якобы совершил после Октябрьской революции, и которыми он каждый раз навязывал партии «большую дискуссию». (Имелись в виду споры о Брестском мире с императорской Германией, дебаты о профсоюзном вопросе и дискуссии о плановой экономике и развитии промышленности). Сейчас они начали массово фальсифицировать историю РКП и Советской России, потому что эти дискуссии начал не Троцкий, а они были продиктованы объективной ситуацией советской страны и из-за этого возникли на партийных съездах и конференциях, организованных руководством партии.

При этом речь по сути шла не столько о положении профсоюзов в экономике и государстве, а о дальнейшем пути советского общества, потому что уже стало ясно, что политику военного коммунизма нельзя продолжать. Поэтому речь шла о поиске нового пути. Вполне нормально, что в ходе совещаний и обсуждений возникают разногласия, которые приводят к спорам. Ставить это отдельным участникам обсуждений в «вину» само по себе уже довольно бессмысленно, но ещё хуже, если подвергается сомнению честность участника обсуждения и его выступления и позиции преподносятся в совершенно ложном свете. Несомненной ложью является утверждение, что Троцкий в спорах о Брестском мире на стороне «левых коммунистов» под руководством Бухарина требовал «революционной войны». Правда такова: Троцкий был против немедленного подписания мира, так как он надеялся, путём промедления переговоров, дающего возможность для выступлений и призывов, суметь воздействовать на германских рабочих и солдат. С этой попыткой согласился и Ленин с определёнными оговорками. Через некоторое время эта тактика показала свою ошибочность, поскольку она основывалась на неверной оценке германского рабочего класса, и поэтому она была исправлена. Идея Троцкого совершенно не совпадала с позицией Бухарина, чья реализация без сомнения привела бы к катастрофе, потому что просто не существовало армии, которая могла бы вести эту «революционную войну». Если бы Троцкий провозглашал эту идею, которую ему сейчас приписывали, то он, конечно, не был бы назначен руководителем советской делегации на переговорах.

Кстати, на решающем голосовании в ЦК о подписании мирного договора позиция Ленина получила большинство только одним голосом: голосом Троцкого!

Аналогичные фальсификации в тенденциозной интерпретации «тройки» были проделаны также и над остальными дебатами, на которые Троцкий якобы толкнул РКП. Фактом было то, что Троцкий лишь активно принимал в них участие, но не начинал их. Огромной ошибкой Троцкого во всех этих дебатах якобы было то, что он не понимал роли крестьянства в России, а важнейшим в большевизме было именно объяснение отношения революционного рабочего движения с крестьянством.

Но ещё более серьёзной из этих ошибок советского периода, по мнению «тройки», был тот факт, что весь политический путь Троцкого был с начала и до конца не только отмечен печатью меньшевизма, но и постоянной борьбой против большевизма и против Ленина.

Набором цитат из Ленина и Троцкого, зачастую выдернутых из контекста, из разных этапов развития партии, искажениями, фальсификациями и ложью создавалось впечатление, что Троцкий всегда был противником Ленина и наоборот, Ленин — противником Троцкого. Согласно «тройке», он пришёл в партию большевиков лишь для того, чтобы под видом сторонника Ленина бороться против «ленинизма» и шаг за шагом заменить его на «троцкизм».

Эта аргументация повторялась Зиновьевым, Каменевым и Сталиным в разных вариациях на том этапе формирования сталинизма в тогдашних публикациях. Тогда ещё преобладал общий интерес трёх членов тройки, хотя мотивы были очень различны, их политические интересы и воззрения в отношении дальнейшего развития советского общества всё больше расходились. Все трое были заинтересованы в конструировании «ленинизма» как якобы целостной теории и принимали в нём участие, так как этот «ленинизм» служил им главным образом для оправдания своего высокопоставленного руководящего положения. Они представляли себя не только истинными наследниками и хранителями Ленина в партии, но и единственными правомочными толкователями «ленинизма», который они слепили, зачастую совершенно разными способами, из конгломерата ленинских цитат.

При этом сначала Зиновьев и Каменев имели заметное преимущество над Сталиным, так как они в течение долгого времени было ближайшими сотрудниками Ленина. Каменев был официально назначен издателем и хранителем произведений Ленина, а Зиновьев срочно написал своё большое произведение «Ленинизм» для обоснования своих претензий. Кроме того, он уже опубликовал свою «Историю РКП», которая служила той же цели.

Сталин, напротив, в теории был нулём. Тогда почти никто не знал его статью о национальном вопросе, которую по совету Ленина и с его помощью он написал и которая позже появилась под заголовком «Марксизм и национальный вопрос». Так что в отношении теоретических претензий он был в совершенно невыгодном положении. Поэтому и он должен был теперь демонстрировать, что он не только «практик», а и как теоретик хочет сказать что-то важное. С этой целью он выступил, как уже было упомянуто, с лекциями «Об основах ленинизма» в университете имени Свердлова, в которых он показал свою претензию сконструировать «ленинизм» как общую легитимную базу, и таким образом принял участие в этом проекте.

Бухарин также в различных публикациях активно поддержал стремления тройки, например, в большой редакционной статье в «Правде» под заголовком «Как не надо писать историю Октября» и в статьях вроде «О теории перманентной революции».

Но поскольку эти споры в политическом отношении осуществлялись с целью убрать от власти Троцкого, было удобно не только доказать его партийные ошибки и отклонения от воззрений Ленина, но и представить все его теоретические воззрения как противоположность истинному ленинизму. С этой целью был изобретён, почти аналогично ленинизму — словно контрпроект — троцкизм как антиленинская теория. Этому способствовал тот факт, что и само понятие троцкизма уже существовало в русском рабочем движении, как название политического направления в РСДРП, которое пыталось воссоединить две главные тенденции — большевизм и меньшевизм, чтобы сохранить или восстановить организационное единство партии. Троцкий — за исключением короткого времени после лондонского съезда — не принадлежал ни к одной из фракций. Его стремление к единству в течение определённого времени было правильным, так как и Ленин и большевики по крайней мере отчасти пытались осуществить объединение. Но если нужно было представить Троцкого просто как постоянного сторонника меньшевизма, то достаточно было лишь взять некоторые из его теоретических воззрений из любого времени — например, тезис, идущий от Маркса, о «перманентной революции» — чтобы превратить мозаику в целую теорию. Тогда её уже должны были трактовать так, что она будто бы появилась в пику Ленину и его воззрениям. Этот метод использовали не только Зиновьев, Каменев и Сталин, но и Бухарин, хотя он в этом не действовал столь же грубо, как остальные. Кроме того, Бухарин не высказывал сомнений в революционном поведении и честности Троцкого.

Организационное и политическое положение и осознание своей власти Сталиным заметно возросло благодаря активной поддержке Зиновьева и Каменева. Поскольку наибольшие опасности, исходившие из писем Ленина, были устранены, Сталин всё меньше нуждался в товарищах Зиновьеве и Каменеве. Он с ними едва разговаривал и больше не советовался с ними, потому что к тому времени он имел большинство в политбюро — пополненное его сторонниками — и в секретариате со своей стороны. Кроме того, он добился того, что Троцкий был смещён со своих постов наркомвоенмора и председателя Реввоенсовета и работал уже на более низких постах в совете народного хозяйства — хоть он и был членом политбюро.

Поэтому тройка уже больше не работала и начала исчезать. Причиной для этого стало также то, что крупные вопросы дальнейшего политического и экономического развития советской страны стали более важными, так как нэп — ограниченное допущение капитализма и рыночной экономики — породил свои собственные закономерности, чьё действие становилось всё более сильным. Зиновьев ещё на XIII съезде сказал:

«Если мы проведём правильную экономическую и кооперативную политику, то мы сможем спокойно сказать, что мы врастём в социализм»,

то есть заявил своё согласие с линией, основанной главным образом Бухариным, что крестьянство через кооперативы в сфере обращения врастёт в социализм. Это утверждение всё больше противоречило реальной экономической и социальной эволюции не только в деревне, но и в городе. Социальное расслоение крестьянства, всё больший рост богатых середняков и кулаков, растущие трудности с хлебозаготовками, рост спекуляции хлебом, а также усиление городской коммерческой буржуазии должно было привести к серьёзному вопросу, кто здесь в конце концов кого победит. Многие видели растущую опасность того, что капиталистические элементы сначала экономически получат слишком большой вес, а затем добьются и большего влияния в политике и идеологии, и тем самым смогут угрожать социалистическому направлению развития. Но так как при царившем тогда партийном режиме невозможно было открыто обсуждать эти насущные вопросы, дух оппозиции в партии возродился и потребовал изменений в смысле внутрипартийной демократии.

На пленуме ЦК о подготовке XIV съезда произошли острые споры по этим основным вопросам дальнейшего развития. Группа влиятельных членов ЦК — Каменев, Зиновьев, вдова Ленина Крупская и Сокольников — потребовали публичного обсуждения этих важных тем при подготовке съезда. Власть Сталина в Центральном Комитете настолько окрепла, что это совершенно законное требование было отвергнуто. Двум членам политбюро, Зиновьеву и Каменеву, даже было запрещено публично критиковать «линию партии», так как это якобы подрывает единство партии.

XIV съезд партии произошёл в декабре 1925, и уже его повестка показала, что в руководящей верхушке произошло коренное изменение. В первый раз Сталин как генеральный секретарь выступил с политическим докладом (на всех предыдущих съездах без Ленина это было задачей Зиновьева), и в то же время раскол руководства проявился в том, что Зиновьев сделал содоклад к докладу Сталина, в котором он отмежевался от Сталина и обвинил боль­шинство ЦК в сползании на неправильную линию. Она состояла, согласно Зиновьеву, в том, что некоторые отрицательные явления нэпа недооцениваются или приукрашиваются, в особенности растущее расслоение среди крестьянства, в следствие чего кулачество получило не только бо́льшую экономическую мощь, но и увеличило своё политическое и идеологическое влияние на деревню. Зиновьев защищался от того, что предупреждения об этой негативной тенденции клеймятся как «подрыв нэпа» и что Каменев и он из-за этого в «Правде» были обозваны «пораженцами» и «ликвидаторами».

«Нас пытаются оклеветать за несколько дней до съезда — так нас заставляют замолчать».

Ещё более последовательным было выступление Каменева на съезде, он прямо заявил, что они вынуждены выступить публично,

«потому что по нашему глубочайшему убеждению в партии начинает устанавливаться теория, которую мы считаем принципиально неверной и которая ведёт партию в неверном направлении».

Его и Зиновьева упрекают, что на съезде они выступают с содокладом без предварительного обсуждения, но оно было невозможным.

«Из-за того мы выступаем только на съезде, что до сих пор нам не позволили этого и запрещали выступать раньше».

Каменев критиковал в особенности Сталина и его действия, поддерживающие эту неправильную линию. Он, Каменев, ещё раньше говорил:

«Товарищ Сталин на самом деле не согласен с этой линией, разработанной в школе Бухарина […]. Но если товарищ Сталин приходит и в своём докладе как политическую директиву даёт указание сосредоточить огонь в этом направлении, тогда я должен сказать: я ошибся. Очевидно, внутренняя общность товарища Сталина с этой политической линией, с этой перспективой […] гораздо больше, чем я мог предполагать. В ряде конференций я предлагал товарищу Сталину, и повторяю предложение здесь перед съездом: вы вряд ли согласны с этой линией, но вы покрываете её, и в этом состоит ваша ошибка как вождя партии».

Но этим Каменев затронул самый слабый пункт Сталина, а именно тот факт, что у него не было никакой точки зрения и никакой чёткой линии социалистического строительства, он всегда тактически маневрировал только с прагматической точки зрения. По тактическим причинам, а также потому, что у него не было солидных экономических знаний, он присоединился — хоть и с колебаниями — к линии группы вокруг Бухарина, Рыкова и Томского, более компетентной в экономических вопросах, и защищал такую «партийную линию».

В конце 1925 года уже яснее проявились определённые отрицательные результаты этой политики, но Сталин, с помощью большинства в ЦК, подавил её критику, в чём, вероятно, немалую роль сыграло намерение окончательно освободиться от Зиновьева и Каменева. Они, видимо, продолжали видеть в нём помощника, свой инструмент. Сталин же вовсе не видел себя в этой роли, так как он практически уже по большей частью управлял партией. На съезде он имел, благодаря хорошей «организационной подготовке», большинство в 90% делегатов за собой. Только делегация ленинградской парторганизации под руководством Зиновьева голосовала против решения съезда.

То, как было подготовлено мнение делегатов, видно и из того, что выступления Зиновьева и Каменева — которые до тех пор принадлежали к самым известным вождям партии — очень часто прерывались враждебными выкриками, что раньше было немыслимо.

Зиновьев сказал об этом с возмущением:

«Я понимаю, товарищи, что партия может потребовать от нас всё возможное, но на съезде я имею право сказать, что таким образом нельзя относиться ни к одному члену партии, тем более к члену политбюро».

Каменев и Зиновьев сейчас испытали на собственной шкуре, как Сталин беспощадно использовал против них идеологические и организационные средства, которые они сами же создали вместе со Сталиным в общей борьбе против Троцкого. Каменев сознавал, что они могли разрешить неизбежные расхождения мнений в партии только в дискуссиях, опирающихся на факты, а не так, как сейчас.

«А для этого нужно не допускать, чтобы эта борьба идей перерастала в организационную борьбу. Но если в такой сложной ситуации внутри ленинского штаба всякое расхождение мнений сопровождается прямыми организационными мерами, подрывом авторитета тех товарищей, которые имеют другое мнение, то мы не можем избежать превращения борьбы идей в организационную борьбу».

Чтобы избежать этого — таков был его вывод, — нужно «дальнейшее развитие внутрипартийной демократии».

Итак, легко заметить, что по сути речь шла о тех же самых основных вопросах, что и ранее в дискуссии с Троцким и оппозицией в 1923/24. Это было неизбежно, потому что эта борьба не только не была завершена с поражением оппозиции, но и была связана с дальнейшим укреплением власти генерального секретаря над растущим и всё более влиятельным партаппаратом. Но съезд не решил ни одной из верно поставленных проблем, а лишь обострил их.

В партии, вероятно, скрытно существовало критическое мнение, что показало заявление Томского на съезде, иначе он бы об этом не говорил:

«Столь же смехотворны попытки представить положение так, будто бы товарищ Сталин стремился к единоличному правлению в партии и что большинство в ЦК поддерживало его. Нет, товарищи, системы единоличных вождей у нас быть не может, и её у нас нет».

Через одиннадцать с небольшим лет Томский застрелился, чтобы не быть расстреляным, как Зиновьев, Каменев, Бухарин и Рыков. И он тоже должен был испытать на себе, что аргумент «этого не может быть, потому что этого не должно быть» не смог предотвратить единоличное правление Сталина.

У Зиновьева и Каменева на этом съезде, очевидно, уже не было иллюзий, потому что в тройке со Сталиным они познакомились с его амбициями и мотивами. Каменев из-за этого решительно выступил не только против уже зарождающегося «культа вождя» в отношении Сталина, но ещё и потребовал его смещения с поста генсека. Он сказал:

«Мы против установления вождизма, мы против установления вождя. Мы против того, чтобы секретарь, который фактически соединяет в себе организацию и политику, стоял над политическим органом. Я лично считаю, что наш генеральный секретарь не является той фигурой, которая может объединить вокруг себя старый штаб большевиков. […] Поскольку я уже неоднократно говорил это товарищу Сталину лично, поскольку я много раз говорил об этом и с группой товарищей-ленинцев, я заявляю это и на съезде. Я пришёл к убеждению, что товарищ Сталин не может играть роль объединяющей фигуры в штабе большевиков».

Поэтому Зиновьев в своей дополнительной заключительной речи не только предложил «привлечь силы всех бывших групп в нашей партии к работе и дать им работать под руководством ЦК». Он также потребовал «обеспечить выборность в наших парторганизациях».

Он показал суть проблемы требованием:

«Мы должны поручить ЦК на своём первом заседании тщательно обсудить вопрос разграничения функций политического бюро, организационного бюро и секретариата в направлении полностью компетентного политического бюро и секретариата, подчинённого ему. Секретариат сегодня имеет несравнимо бо́льшую власть, чем это было во время жизни Ленина».

Наконец, последовал последний удар Зиновьева против Сталина: «В повестке дня стоит очень трудный политический вопрос: создание коллективного руководства. Сначала мы думали, что это будет лёгким делом, но оказалось, что это гораздо труднее, чем мы вначале думали».

В этом Зиновьев без сомнения был прав, как и Каменев. Он лишь забыл сказать, что они оба именно своим заговором со Сталиным сами создали эту ситуацию в партии и открыли путь единоличному правлению Сталина.

Власть Сталина к тому времени настолько укрепилась, что он сразу после съезда смог нанести уничтожающий удар против ленинградской оппозиции. Комиссия под руководством Молотова, в которую входили Калинин, Куйбышев, Ворошилов, Киров и другие, прибыла в Ленинград с поручением и полномочиями сместить и реорганизовать руководство ленинградской парторганизации. Таким образом Зиновьев потерял организационную базу своего влияния в партии.

Схожая операция была проделана ещё незадолго до съезда в Москве, в результате чего руководство тамошней парторганизации было заменено преданными сторонниками Сталина с Углановым во главе. В итоге одновременно и Каменев по большей части потерял своё влияние и власть.

Итак, можно констатировать, что в период с 1923 по 1925 год уже возникли и стали всё больше применяться на практике важнейшие элементы позднейшей сталинистской системы организационного и идеологического правления. Не все из них были созданы намеренно и по плану, некоторые вытекали из объективных и субъективных условий — отчасти и из случайных обстоятельств, которые Сталин использовал очень целесообразно.

В организационном аспекте формирование большого бюрократического партаппарата, который был фактически под контролем лишь генерального секретаря, имело решающую важность. Важны были компетенции и возможности кадровой политики, которые Сталин назначением лично отобранных и преданных ему функционеров на решающие партийные посты сознательно использовал для построения своей партийной власти. Благодаря этому он имел также возможность в основном управлять составом делегатов на партконференции и съезды, так что возможную оппозицию можно было гасить уже в зародыше. Этот метод сработал ещё при подготовке XII съезда партии в апреле 1923, в широком масштабе и ещё лучше на XIII съезде в мае 1924 и в декабре 1925 на XIV съезде, на котором уже не было делегатов с решающим голосом, принадлежащих к оппозиции. Даже члены политбюро, такие как Троцкий, а затем и Зиновьев и Каменев, на этих съездах уже не обладали правом голоса.

Поэтому не удивительно, что решения были всегда приняты единогласно. Сталин также мог перемещать влиятельных функционеров, принадлежащих к оппозиции или близких к ней, на посты, удалённые от Москвы и Ленинграда. Также их часто посылали как послов в другие страны, например, Каменева, Раковского, Радека, Иоффе или Коллонтай.

Другой важный организационный метод сталинского правления в партии состоял в том, чтобы собирать делегатов партийной конференции или съезда в «делегации» областей под единым руководством и обсуждать преимущественно щекотливые проблемы уже лишь в отдельных делегациях, которые высокопоставленные функционеры по своему усмотрению информировали и обрабатывали. Таким образом делегаты, имеющие индивидуальные мандаты своей парторганизации, фактически ставились под опеку и теряли своё право голоса, так как теперь делегация должна была голосовать консолидированно. Этот метод также был очень удобен для выдвижения кандидатур на выборах в руководящие органы партии, чтобы не допустить обсуждений и дебатов по персональным предложениям на общем заседании съезда. Поскольку делегации принимали решение о «своих» кандидатах по списку, который им передавало ЦК, было возможно выбрать в партийную верхушку личностей, которых никто из зала не знал.

Вообще, организационный принцип партии — «демократический централизм», который должен был состоять из двух противоречивых элементов централизма и демократии, на самом деле с самого начала практиковался как директивный централизм, поскольку в условиях царского режима и нелегального положения иначе было нельзя. После Октябрьской революции был лишь относительно короткий период широкого применения этого принципа, но во время военного коммунизма в свою очередь по опять-таки понятным причинам демократия была невозможна. Однако после перехода к нэпу в партии не произошло соответствующего развития и применения принципа демократического централизма, а она осталась скорее с диктаторским централизмом. Это и было одной из главных причин возникновения первой оппозиции 1923 года.

Поражение оппозиции и возникновение усиливающегося бюрократического партаппарата со своими руководящими структурами привело к тому, что от демократического централизма осталось на практике лишь название, тем более что большой слой «партработников» на зарплате всё более понимал себя как передатчиков, исполнителей и контролёров приказов и по большей части отказался от своего мнения. В своей зависимой позиции они быстро привыкли отказываться от роскоши иметь собственное мнение, так как оказалось, что это может плохо кончиться.

Эта система с развитием сталинизма совершенствовалась, причём зачастую сохранялось внешнее впечатление демократичности принятия решений.

К тому времени уже возникли важнейшие элементы механизма идеологической власти, характерные для сталинской системы. При этом имело решающее значение, что «линия партии» не вырабатывалась при широком участии членов партии в обсуждении основных проблем, а была предопределена в Центральном комитете (а потом уже только в политбюро) и передавалась парторганизациям как «линия партии» и решение Центрального комитета. Если в парторганизациях происходили обсуждения, то теперь можно было дискутировать только о том, как конкретно нужно проводить эту «линию». Из-за этого очень легко было обесценить всякое критическое обсуждение аспектов партийной политики, назвав его направленным против «линии» и — если находились сторонники — осудить их за «фракционность».

Создание фракций вообще запрещалось. Из-за этого обвинение во фракционности было серьёзным и влекло за собой строгое наказание. Но в таких условиях искреннее обсуждение критических вопросов было невозможно, и потому «линия» играла всё более важную роль как идеологический элемент для дисциплинирования членов партии и недопущения дискуссий и критики. Одним из аспектов при этом было также то, что на определённые мнения быстро клеились ярлыки типа «мелкобуржуазный уклон» или «социал-демократические шатания», для чего чаще всего не давалось никаких аргументов.

В процессе дискуссий с оппозицией был введён сильный идеологический инструмент управления: покаянный отказ от воззрений и убеждений, которые были выражены в дискуссии. Самокритика должна была совершаться публично.

Устав требовал, что все члены партии должны придерживаться решений, принятых большинством, но давал им право настаивать на своих мнениях, даже если они не находили себе большинства. Принуждение раскаяться в своих убеждениях стало обрядом, недостойной процедурой, путём которой пытались добиться подчинения. Этот метод принуждения совести, заимствованный у инквизиции, был введён еще на первом этапе формирования сталинизма. Позже, на третьем этапе, когда сталинская система полностью сформировалась, он достиг ещё большей психологической важности, так как он одновременно служил для того, чтобы сломить характер оппозиционных членов партии, морально унизить или сломать их, сделать их безвольными и послушными. И чтобы дисциплинировать всех остальных, кто присутствовал на процедуре.

Примитивное и вульгарное бескультурье дискуссии, которое противоречило как теоретическому содержанию, так и моральным притязаниям марксизма, очень быстро стало немаловажным элементом идеологической структуры власти. Ругань, ложные обвинения, сознательная дезинформация, подтасовки и ложь вместо фактических аргументов всё больше использовались в дискуссиях и вели к настоящему одичанию форм взаимоотношений.

Сталин не только любил и использовал грубые и вульгарные выражения против противников, но и считал свою грубость даже достоинством, которым он гордился. Вместо того, чтобы использовать аргументы, он часто ограничивался высмеиванием противника в дискуссии в детской манере. Его дурная привычка использовать вместо аргументов цитаты Ленина, вырванные из контекста, как смертельные аргументы, очень быстро стала общепринятой и привела к заметному снижению идеологического и теоретического уровня в партии. Многочасовые споры на партийных съездах часто состояли из толкования цитат Ленина, которые, несмотря на своё происхождение из разных периодов и разный контекст, превратились в догмы, абсолютно верные для всех времён.

Сталин пугал противников также своими назидательными упрёками в том, что они ничего не понимают в марксизме и ленинизме, что они дураки. Даже товарищей, таких как Каменев, Бухарин и Рязанов, он называл путаниками. Рязанов был выдающимся образованным человеком и директором Института Маркса-Энгельса, да и по сравнению с остальными Сталин интеллектуально был карликом.

Резюмируя: уже в начальном периоде становления сталинизма создались важнейшие организационные, политические и идеологические элементы, которые на позднейших этапах стали очень тесно взаимосвязанными и выросли в систему.

Комментариев:

Комментировать