1. Предварительные теоретические вопросы

1.1. О трудности определения сталинизма

Со смерти Сталина прошло более шестидесяти лет, а после секретной речи Хрущёва на XX съезде КПСС в 1956 г. почти шестьдесят лет, но дебаты и споры о сложном историческом явлении сталинизма не только продолжаются, но в последнее время стали даже масштабнее и интенсивнее. Этот факт, несомненно, нужно рассматривать как указание на то, что сталинизм, очевидно, оставил очень глубокие и очень обширные следы в новой истории.

Мнения о том, что именно следует понимать под этим сталинизмом, пока что очень разнятся, и убедительные объяснения его происхождения, его сущности, форм его проявления и его влияния на историю марксизма и социализма во многих отношениях продолжают быть неудовлетворительными, хотя о нём уже и существует обширная литература. Ситуацию ещё сильнее осложняют легенды и мифы об истории КПСС, большевизме, ленинизме, а также о троцкизме, распространявшиеся в течение многих десятилетий главным образом печально известным сталинским «Кратким курсом истории ВКП(б)» и сталинской версией «марксизма-ленинизма» вообще, которая ещё и сейчас продолжает находить приверженцев и защитников.

Поскольку в случае сталинизма речь идёт об очень сложном явлении, трудно сформулировать определение, которое покрыло бы все сущностные характеристики. Историк Рой Медведев дал своей книге «Приговор истории» подзаголовок «Сталин и сталинизм», а целый раздел озаглавлен «Сущность сталинизма», однако и там не находится ни достаточного определения, ни даже краткого описания сталинизма, хотя книга и содержит большое количество материала и много мыслей и суждений, которые вносят вклад в понимание становления сталинизма и его способа действий.

В заключительных замечаниях третьего тома Медведев характеризует сталинизм, но это остаётся достаточно общим местом. Он пишет:

«Сталин действительно был наследником Ленина как вождя Коммунистической партии Советского Союза и мирового коммунистического движения. Но это было наследование, которое растеряло свой марксизм или ленинизм, как бы ни были эти учения несовершенны в некоторых отношениях. Сталинизм — это совокупность деформаций, которые Сталин осуществил над теорией и практикой научного социализма. Здесь речь идёт о явлении, которое глубоко чуждо марксизму и ленинизму».

Помимо верного высказывания, что речь идёт о деформациях марксизма и социализма, резюмирующий результат столь обширного и богатого материалом исследования остаётся очень общим, эти деформации не ограничиваются научным социализмом, а тезис, что сталинизм глубоко чужд марксизму и ленинизму, остаётся неаргументированным утверждением. Если бы он был верен, то едва ли можно было бы понять, почему сталинизм вообще мог установиться. Соотношение теоретических концепций сталинизма с теорией марксизма гораздо более сложно.

Если не принимать это во внимание, то остаётся также непонятным, почему созданный Сталиным «марксизм-ленинизм» в течение долгого времени принимался многими марксистскими теоретиками как более-менее законное дальнейшее развитие марксизма. В этом я не был исключением. Без анализа так называемого ленинизма и его роли в становлении сталинизма переплетение сталинизма с марксизмом едва ли можно понять.

Насколько беспомощно некоторые стоят перед вопросом о сущности сталинизма, видно также в формуле Д. А. Волкогонова, который в своей книге «Триумф и трагедия» писал: «Феномен Сталина — социальный, исторический, духовный, моральный и психологический феномен», что хоть и звучит учёно, но по сути не говорит ничего, как и, к сожалению, многие его изречения, которые украшают книгу Волкогонова, впрочем, богатую материалом, хоть они и часто находятся очень далеко от темы.

Историк Олег Хлевнюк, автор недавно вышедшей биографии Сталина, несомненно, прав, назвав работу Волкогонова «архивной публицистикой».

Попытки относительно сжатых определяющих описаний, которых много в настоящий момент, чаще всего страдают односторонностью или, если они более подробны, превращаются в чрезвычайно детальные описания, но тогда речь не идёт об определении. Когда такие тексты сверх того нагружены эмоциональными и моральными аспектами и суждениями, тогда характер определения совершенно теряется.

Словообразование с добавлением к имени собственному суффикса -изм (или аналогичного -ство) издавна следует привычной модели в том, что течение мысли или направление деятельности связывается с именем его зачинателя или наиболее важного представителя. Эта привычка вошла также и в рабочее движение, и так установились такие понятия, как марксизм, лассальянство, ленинизм, люксембургианство, троцкизм, брандлеризм, маоизм, а также и сталинизм, совершенно независимо от того, согласны ли были на этого сами соответствующие личности. Известна фраза Маркса: «Всё, что я знаю, это то, что я во всяком случае не марксист», которую он, как говорят, бросил, чтобы дистанцироваться от мнений, которые в то время называли марксизмом, но которые были очень далеки от концепций Маркса.

1.2. За и против понятия «сталинизм»

О понятии «сталинизм» много спорят из-за целого ряда причин. Многие марксисты резко отвергают его, так как они понимают его исключительно как антикоммунистический ярлык агрессивных противников марксизма и социализма, который служит только для того, чтобы оклеветать социализм. Несомненно, есть и такое, и если бы это было его единственным значением, его непременно нужно было бы отвергнуть на том основании, что речь идёт лишь о политико-идеологическом ярлыке без сущностного содержания, который несёт в себе легко заметные интересы.

И я в течение долгого времени думал так же, из-за чего я однозначно отрицательно относился к использованию этого понятия.

Но, к сожалению, фактическая ситуация более сложна, и прежде чем судить о смысле или бессмысленности и бесполезности этого понятия, лучше сначала прояснить не только его происхождение, но также и его использование в рабочем движении и в марксистской мысли. После того как я несколько глубже занялся этими вопросами, я увидел, что я должен изменить моё мнение об этом, так как его настоящее происхождение вовсе не находится в кругах противников социализма, напротив, оно происходит из коммунистического движения и из марксистской теоретической мысли, в которой оно, однако, играет очень противоречивую роль. Оно используется вовсе не только как негативное понятие, но и как позитивное, для того, чтобы показать деятельность Сталина как бы на одном уровне с деятельностью классиков марксизма.

После того как Сталин уже достиг неоспоримого правления и власти в ВКП(б) и начался культ его личности, после XVII съезда ВКП(б) в газете «Правда», центральном органе партии, появилась статья известного журналиста Карла Радека — бывшего до того одним из ведущих оппозиционеров Сталину — в которой превозносился Сталин. Там впервые появилась формула «марксизм-ленинизм-сталинизм». Этой формулой Радек стремился внушить, что теоретические и политические достижения Сталина — того же уровня, что и достижения Маркса и Ленина, и что Сталина так же нужно считать классиком марксизма.

Также и Лазарь Каганович, тогда член Политбюро и заместитель Сталина в партаппарате, говорят, сделал такое предложение. «Мы постоянно говорим: ленинизм, ленинизм», — сказал он на встрече на даче Сталина, — «но Ленина уже давно нет с нами. Сталин сделал больше, чем Ленин, так давайте теперь говорить о «сталинизме». Хватит с нас ленинизма».

Этим устанавливалась прямая теоретическая преемственность между концепциями Маркса, Ленина и Сталина, так что сталинизм представлялся теоретическим развитием и логическим дополнением марксизма. Если бы эти предложения тогда были приняты, то сторонники и почитатели Сталина, конечно же, до сих пор защищали бы это понятие. Но они, очевидно, не нашли согласия у Сталина, из-за чего эта формула в своей позитивной форме не была официально использована. Сталин предпочитал видеть себя в роли «ученика Ленина», однако единственного, способного правильно интерпретировать его теоретические концепции и развивать их в своём духе.

Из «ученика Ленина» он позднее, в 1939, в своей официальной биографии собственными руками сделал «Ленина сегодня», чем достиг того же самого эффекта с несколько меньшим привлечением внимания и по видимости более скромным образом. Потому что, раз Ленин был классиком марксизма, то это, разумеется, было так же верно и для сегодняшнего Ленина!

Однако отрицательный смысл понятия «сталинизм» установился ещё до этой попытки интерпретировать его позитивно, во внутрипартийных дискуссиях в ВКП(б). После смерти Ленина в 1924 происходили острые дискуссии, а также борьба за власть между разными группами в Политбюро партии. Зиновьев, Каменев и Сталин создали так называемую тройку, фракционную тройку с целью вытолкнуть Троцкого из руководства (способы и мотивы этого процесса ниже будут обсуждены подробнее). Эти споры, чьим инициатором был преимущественно Зиновьев, в которых Сталин, однако, преследовал свои собственные властно-политические цели, были — главным образом с его стороны — связаны с практикой, методами и средствами, такими как интриги, клевета, дезинформация, фальсификации и ложь, направленными против Троцкого, чтобы политически и идеологически дискредитировать его и чтобы вывести его из Политбюро и с ведущих позиций.

Троцкий и его сторонники называли эти недопустимые методы внутрипартийной дискуссии «сталинистскими», потому что они были связаны с определёнными чертами характера Сталина, которые ещё Ленин решительно критиковал, но ещё и потому, что Сталин более или менее навязал свои методы Зиновьеву и Каменеву. После того как в течение последующей эволюции эта практика и методы постепенно распространились на всю организационную и идеологическую систему и приняли доминирующий характер, они стали называться понятием «сталинизм» в более широком и одновременно критически-негативном смысле.

В этом критическом марксистском смысле понятие «сталинизм» использовалось в работах и речах тех представителей коммунистического движения, которые в 1920-х годах выступили против сталинского курса построения социализма в СССР, т. к. они считали его ошибочным и критиковали его методы, например, Троцкого, Радека, Раковского, Иоффе, Смирнова, Преображенского, Смилги и многих других. Позже и Каменев с Зиновьевым присоединились к этой критике, после того как они разошлись со Сталиным. Кроме того, Рютин, партработник среднего уровня, в 1930-х выступил с критикой сталинской политики и написал документ, в котором он резко критиковал и осуждал систему сталинизма.

Так как эти внутренние дискуссии в ВКП(б) вносились также и в Коммунистический Интернационал, они неизбежно перешли в другие компартии, и в них тоже сформировались группы с разным отношением к политике Сталина и к его методам. Так понятие сталинизма — как и троцкизма — вошло в международное коммунистическое движение и использовалось в спорах внутри этих партий.

Противники Сталина в ВКП(б), после долгих споров, связанных с клеветой и дискриминацией, были исключены из партии, затем объявлены преступниками и в конце концов репрессированы. В то время как большинство вождей оппозиции были объявлены «врагами народа», приговорены к смерти и расстреляны, бо́льшая часть массы их сторонников попала на много лет в лагеря.

В других партиях Коминтерна силы, противостоявшие сталинской политике, были во время так называемой большевизации исключены из своих партий. Малая их часть (Леви, Рейтер-Фрисланд и др.) вернулись в Социал-демократическую партию, но большинство оставалось на революционных позициях и со своими сторонниками они чаще всего организовывали независимые партии, например в Германии (Брандлер, Тальгеймер и др.) относительно сильную КПО (Коммунистическая партия — оппозиция), или «троцкистски» ориентированные партии в США и в разных западно-европейских странах, причём достаточно неопределённое понятие «троцкистский» означало главным образом «антисталинистский».

Также и другие марксисты, такие как Дьёрдь Лукач, Адам Шафф, Исаак Дойчер, Теодор Бергманн, Вольфганг Харих, а также Лео Кофлер, Предраг Враницки и другие после Второй мировой войны использовали понятия «сталинистский», «сталинизм», хотя и не всегда в одном и том же смысле. В социалистических странах, находившихся под прямым влиянием сталинизма, за исключением Югославии, по понятным причинам это понятие не использовалось в публикациях; после XX съезда КПСС часто говорили и писали «культ личности», подразумевая сталинизм, но несколько позже и само понятие «сталинизм» в некоторых из этих стран стало использоваться с большей или меньшей степенью осторожности.

Из сложной истории коммунистического движения естественно вытекал ряд причин, приведших к тому, что понятие сталинизма у многих должно было вызывать резкое отторжение. Успехи и прогресс Советского Союза на пути социалистического строительства в 1920-х и 1930-х годах для коммунистов, последовательных социалистов и для многих прогрессивных людей во всём мире стали решающим историческим событием. Эти успехи на практике показали, что социальный прогресс возможен, что капиталистическое общество со своими кризисами, массовой безработицей и нищетой войн может быть преодолено и заменено мирным, социально более справедливым обществом. Надежды всех прогрессивных сил были направлены на успешное дальнейшее развитие СССР, тем более, что опасность фашизма угрожающе возросла, и люди видели именно в Советском Союзе решительного противника фашизма.

Но в коммунистической пропаганде все успехи СССР были всё более связаны с именем Сталина, отчасти правомерно, но по большей части неправомерно, так как тем временем расцветший культ личности очень заметно исказил историческую картину. Сталин без сомнения внёс свой вклад в успехи, но они не были просто плодом его деятельности, а плодом деятельности миллионов и миллионов усердных рабочих, крестьян, служащих, сотен тысяч инженеров, техников и учёных, сотен тысяч государственных и партийных работников. Коммунистическая партия как ведущая и направляющая сила в этом имела, естественно, главную заслугу, но партия не сводилась и не сводится к одной личности. Безмерно преувеличенные дифирамбы только Сталину более или менее бессознательно вели к уравниванию имени Сталина с социализмом, оно стало как бы символом социализма. Такой способ мышления и такое поведение затем были усилены гигантским участием СССР в победе над фашистской Германией, потому что и военные успехи теперь — в апогее культа личности — приписывались великому стратегу и полководцу Сталину. Совершенно понятно, что для всякого, кто находился или ещё находится под гипнозом этих идей, критика Сталина идентична неприятию и клевете на Советский Союз вообще, хотя такое отношение противоречит марксистской концепции личности в истории.

Но существуют и другие причины в истории коммунистического движения, которые делают такое отношение понятным.

После угасания партийной оппозиции в ВКП(б) понятие сталинизма было затем использовано Троцким, изгнанным из Советского Союза, а также работниками и членами коммунистических партий, которые не приняли курс и методы Сталина и критиковали их. Поскольку Сталин и Коминтерн предприняли широкомасштабную клеветническую кампанию против Троцкого и его сторонников в других странах и представили их как предателей социализма, как наймитов империализма и наконец даже фашизма, и поскольку этим так называемый троцкизм был объявлен смертельным врагом социализма, то из этого логически и почти автоматически следовало, что всякая критика Сталина, его концепций и его политики считалась «троцкизмом». Этой ассоциацией понятие сталинизма внутри коммунистического движения было настолько дискредитировано, что оно там расценивалось почти исключительно как вражеский ярлык для дискредитации социализма. Это мнение и отношение в течение поколений настолько укоренилось и эмоционально укрепилось, что внутри марксизма неприятие и сопротивление использованию этого понятия было достаточно распространено.

К этому добавилось то, что секретный доклад Хрущёва у многих коммунистов оправданно вызвал очень разные мнения и чувства, и то, что было очень сильно эмоциональное сопротивление принятию фактов как к сожалению неоспоримых фактов, потому что этим идеальный образ великого Сталина был низвергнут с пьедестала. Слишком много воспоминаний было связано с его именем, и многим уже было трудно понять, что возведение такого идола в культ не было бы оправдано, даже если бы Сталин не совершал преступного произвола. Потому что такое псевдорелигиозное почитание в принципе не согласуется с марксистскими принципами. Но тот факт, что он действительно совершил эти преступления, так и не вошёл в головы и сердца многих коммунистов и социалистов, против этого стояло слишком много рациональных и эмоциональных барьеров. Трудно уйти от мнений и убеждений, которые устанавливались долгое время и укрепились; это совершенно понятно; но всякое убеждение должно в конце концов склониться перед критерием объективной реальности и истины, если вы не хотите стать засохшим догматиком.

Склонность не верить всему этому была даже усилена тем, что факты подавались с колебаниями и оправданиями и чаще всего в завуалированной манере, так что тем легче было антисоциалистам использовать их чудовищным образом.

Важный аргумент состоит также в том, что многие трактуют гибель Советского Союза и социализма как следствие отхода от политики Сталина Хрущёвым и позднейшими руководителями КПСС, которые, как утверждается, перешли на позиции ревизионизма. Это достаточно наивный взгляд на историю, но в нём без сомнения также играет роль то, что немало высокопоставленных и самых высших функционеров КПСС, которые когда-то были горячими сторонниками Сталина, во времена кризиса и распада СССР через разные промежуточные ступени — такие как перестройка и гласность — обратились в слепой «антисталинизм». Но он для них стал лишь мостом, по которому они эволюционировали далее в социал-демократов или националистов. Другие функционеры были даже ещё хитрее: они быстро отбросили всяческие убеждения как устаревшие и использовали своё положение для обогащения за счёт расхищенной народной собственности и для своего продвижения в новый класс олигархической буржуазии, который возник во время контрреволюции.

Всё это — причины и соображения, которые нельзя просто отбросить как абсурдные, поскольку является фактом то, что слепой и необдуманный антисталинизм очень часто бывает путём к антикоммунистическому ренегатству. Этот путь не обязательно должен вести туда, часто он останавливается на реформистском социал-демократизме, на светском или даже религиозно завуалированном национализме или просто на аполитичном цинизме.

Но причины гибели и распада социализма не столь просты; не только поверхностно, но и наивно верить, что судьба Советского Союза зависела только от Сталина и от продолжения его политики. Если мы хотим достичь более глубокого понимания, мы должны исследовать, как решающие для этого причины возникали в течение всего исторического процесса развития СССР, как они формировались в колебаниях и зигзагах и только шаг за шагом развили свой совместный эффект.

Более глубокое изучение истории КПСС и СССР (не по сталинскому «Краткому курсу», а по серьёзным работам и историческим источникам), несмотря на сопротивление моего разума и чувств привело меня к пониманию, что понятие сталинизма не только оправдано, но и необходимо для понимания и объяснения этой истории во всей её противоречивости. Иначе едва ли возможно понять, как в очень сложном переплетении и взаимодействии объективных условий и обстоятельств с субъективными факторами и со случайными событиями возможно было развитие, установившее тип социалистического общества, которое по Бухарину было лишь «отстающим типом», но в своих главных чертах и свойствах было уже «формой социализма», однако одновременно было связано с деформациями, отклонениями и заметными извращениями социалистических принципов. Проще говоря: вместе с этим социалистическим обществом и в нём как историческое побочное явление установилась целая система деформаций социализма, которые были сущностно связаны с концепциями Сталина, во многих отношениях представлявшими вульгаризацию и деформацию марксизма, и с практической политикой Сталина. Эта последняя характеризовалась чрезмерным использованием принуждения и насилия для ускорения социального прогресса, установлением диктаторской системы правления и террористическим произволом.

Детальный анализ стоит перед трудной задачей проработать эти разносторонние аспекты в развитии СССР и отделить сущностные основы и главные тенденции от исторически побочных явлений, иначе мы сами невольно подготовим почву для приравнивания социализма вообще к сталинизму. В этом смысле необходимо использовать насколько возможно точное понятие для системы этих деформаций марксистской теории и социалистической политики и для связанной с этим диктаторской формы правления и её самоуправных, беззаконных и отчасти преступных методов, средств и действий.

Поскольку все аспекты этой системы были связаны главным образом — хотя и не только — с мнениями и практической деятельностью Сталина, во время развития этой системы, деформировавшей марксизм и социализм, сформировалось само название сталинизм и постепенно получило содержательное определение.

Формирование самого названия – тоже часть долгого процесса. Поэтому очевидно, что необоснованно и с практической точки зрения бесполезно лишь игнорировать и отвергать понятие сталинизма, потому что этим мы не уничтожаем сами факты, которые, к сожалению, связаны с историей социализма. Мы должны их объяснить, не стремясь оправдать то, для чего не может быть оправдания.

Тот, кто боится, что использование понятия «сталинизм» лишь помогает действиям противников социализма, просто упускает из виду, что важнее, чем слова, действуют неопровержимые факты, которые характеризуют деформации и искажения социалистического общества, не важно, как мы их называем. Мы должны их тщательно проанализировать в рамках всей эволюции социализма и объяснить, как они могли возникнуть, почему их возможно было так долго скрывать, как они повредили развитию социализма и, не в последнюю очередь, в чём они содействовали его гибели. Тот, кто считает, что эта исторически-политическая проблематика может быть осознана и представлена без подходящего понятия, тот без сомнения встретится с заметными трудностями.

Именно в этом смысле мы разграничиваем сталинизм как теоретическое понятие социальной и политической науки от неясного и эмоционально нагруженного политически-идеологического ярлыка, который служит реакционным силам только для очернения реального социализма и для предания анафеме всякой будущей социалистической альтернативы и перспективы развития человечества.

Ленин в лекции о государстве однажды сказал, что наилучший способ объяснить и понять историческое явление — это исследовать, как оно возникло, как оно развивалось и чем оно стало. Этот исторически-диалектический метод также лучше всего годится для объяснения и понимания сложного феномена сталинизма без впадения в слепой антисталинизм. Именно из-за этого я считаю важным и правильным относительно подробно исследовать и показать историческое становление сталинизма.

Комментариев:

Комментировать