voencomuezd в Шведский красвоенлетНебесная одиссея Антона Нильссона
Я думал, что таких людей уже и не встретишь. Но судьба преподнесла сюрприз и свела меня с этим человеком.
...Стокгольмский пригород Орста, старый кирпичный дом. Поднимаюсь на третий этаж по крутой винтовой лестнице, звоню в дверь с табличкой «Антон Нильссон, авиатор». Меня встречает невысокий, худой старик. Таящийся в нем заряд неиссякаемой энергии не сразу заметен. Но вот старейший революционер Швеции (и, вероятно, всей Европы) начинает свой рассказ — и происходит чудо: его голос крепнет, в глазах появляются веселые искры — возвращается революционная молодость. Трудно поверить, что совсем недавно ему исполнилось 100 лет.
— Полуостров Сконе — житница Швеции, — говорит Нильссон. — В прошлом веке это был истинно крестьянский край. Здесь в 1887 году в многодетной семье фермера я и родился. Тогда народ жил бедно. Прав особых у него не было. Но он уже поднимался на борьбу за лучшую жизнь. Через два года возникла социал-демократическая партия Швеции. А чуть позже произошло объединение профсоюзов страны. Несмотря на очень скромное образование (крестьянские дети учились недолго и в основном закону божьему),, еще в 16-летнем возрасте у меня пробудился интерес к политике. Подтолкнула меня к этому стачка шведских литейщиков. Затем я участвовал в выступлениях против намерений властей военной силой удержать Норвегию под властью шведской короны. Тогда же у меня зародилось стойкое отвращение к милитаризму.
Человек с «Амальтеи»
Как младший сын, я по традиции рано покинул отчий дом, но родителей навещал часто. Стал я рабочим. В один из моих приездов в 1905 году отец, по обыкновению читавший I вслух газету, обратил внимание на сообщение о «кровавом воскресенье» в Петербурге. Я был потрясен жестокостью царизма. Возможно, именно бесплодность мирной попытки изменить положение в России подтолкнула меня к мысли о необходимости отвечать насилием на насилие. Этот вопрос активно обсуждался в то время в Швеции, где конфликты между трудом и капиталом быстро множились, достигнув своего апогея летом 1908 года. Бастовали батраки и рабочие фабрик. Тон задавали портовые грузчики, их поддерживали строители. Среди них был и я. Работодатели при активном участии полиции и солдат старались задушить стачку, используя локауты, штрейкбрехеров, силу.
Один за другим прибывали в порты страны пароходы с безработными из Англии, которым сулили большие деньги за работу на местах уволенных шведских забастовщиков.
Вместе с двумя товарищами по кружку молодых социалистов я решил воспротивиться произволу. 12 июля мы подорвали судно «Амальтея», доставившее в Мальме английских штрейкбрехеров. Суд вынес нам смертный приговор, который лишь в результате международной кампании протеста был заменен пожизненным заключением. Затем последовало почти 10 лет скитаний по тюрьмам. Большую часть этого времени я провел в одиночке.
Тюремщики делали все, чтобы сломить мой дух. Но скажу без ложной скромности: по признанию газет и даже шпионившего за мной тюремного священника, я был самым популярным узником в Швеции. Мы тайком организовали антимилитаристский кружок (в нем участвовал даже распропагандированный нами надзиратель), праздновали Первое мая. Меря шагами крошечную камеру, я не чувствовал себя одиноким: на воле нарастали требования освобождения «тройки», взорвавшей «Амальтею». И мы были уверены: пробьет наш час.
Рожденный летать
И он пробил: Февральская революция а России заставила наше правительство задуматься, как сбить новую волну классовой борьбы в Швеции. Думаю, именно тогда и было принято решение о нашем освобождении. Шведской буржуазии пришлось отказаться от наиболее одиозных методов давления на пролетариат. Винтовки и локауты постепенно сменила политика реформистских компромиссов.
Осенью 1917 года, когда в Петрограде решался вопрос, возьмут ли власть рабочие или она останется в руках
буржуазии, передо мной открылись рота тюрьмы.
Октябрьская революция стала поворотным пунктом не только в истории народов России, она начала процесс освобождения всего мира от ига эксплуататоров. Одним из первых спасенных ею был я. Этого не забыть до конца моих дней.
Русские рабочие и крестьяне встали на сторону идеалов социализма, чтобы положить конец братоубийственной войне, в которой гибли миллионы пролетариев из Германии, Франции, Англии, Америки и других стран. Большевики в разгар военного психоза, охватившего социал-демократов континента, выступили за резолюцию Циммервальдской конференции. Остается лишь сожалеть, что остальные партии, участвовавшие в ней, отступились от международной солидарности.
Лично для меня было ясно, чему посвятить свою жизнь. Я решил отправиться в Россию, чтобы защищать революцию, против которой ополчились правители Антанты. Я сознавал, что поддержанная огромным большинством населения революция нуждается не просто в солдатах, но и в квалифицированных кадрах. Еще в стокгольмской тюрьме «Лонгхольмен» родилась у меня мечта стать летчиком. Однажды через окно камеры я увидел полет над городом авиатора Карла Седерстрёма Оказавшись на свободе, я заручился поддержкой этого смелого и открытого человека, который, несмотря на дворянское происхождение, проникся участием к «человеку с «Амальтеи».
Другой человек, человек другого класса — банкир Улоф Ашберг, — согласился внести гарантийную сумму на случай ущерба от возможной аварии во время учебных полетов. Ашберг, видимо, хотел как-то компенсировать мои страдания в тюрьме, поскольку не разделял жестоких методов подавления выступлений пролетариата.
После нескольких месяцев в летной школе «Аюнгбюхед», где курсанты летали на «анзани», «блерио» и «альбатросах», я получил удостоверение авиатора. Настала пора собираться в Петроград. Увы, шведская социал-демократия не хотела иметь ничего общего с русской революцией, и мне не удалось получить какую-либо финансовую помощь. На заработанные 750 крон я смог купить лишь «палубный билет», то есть гамак на шлюпочной палубе. Русскую визу мне оформила работавшая в Стокгольме Ангелика Балабанова, возвращавшаяся на Родину.
21 сентября 1918 года от причала Шеппсбру отошел пароход «Лулео», на котором в Петроград отправлялась группа шведских бизнесменов. С его верхней палубы махал рукой и я, про/14/щаясь с друзьями, принесшими мне в подарок обмундирование пилота.
Впереди нас ждала неизвестность: Балтийское море было нашпиговано минами и подводными лодками, шведские газеты красочно расписывали «кровавый пожар» в России, финляндские власти запретили «Аулео» заход в Хельсинки.
Петроград
На море бушевал шторм, мне не спалось в гамаке, поэтому я одним из первых увидел немецкий миноносец, перехвативший наш пароход на траверсе Ревеля. Получившему вмятину в борту «Лулео» с пассажирами, «освобожденными» германскими офицерами от сигарет и спиртного, было разрешено следовать дальше. Мы благополучно добрались до Кронштадта.
Родина Толстого, Горького, Кропоткина, родина Ленина готовилась праздновать первую годовщину Октября. Революции было чем гордиться: крестьяне получили землю, рабочие — 8-часовой рабочий день и оплачиваемый отпуск, женщины — равноправие с мужчинами, ранее неграмотное и бесправное население — широкий доступ к образованию и управлению страной. Были экспроприированы экспроприаторы. Это ли не триумф?
Не буду, однако, идеализировать тогдашнюю ситуацию, поскольку были в ходе революции и ошибки, и перегибы. Но нельзя требовать невозможного и обвинять большевиков в допущенных промахах: ведь их партия шла по совершенно неизведанному пути, защищая одновременно страну от коллективных атак мировой буржуазии. При поддержке Антанты готовились контрреволюционные заговоры и мятежи. Германские войска двигались на Петроград...
В небе России
Я не мог долго оставаться вдали от фронта и вскоре добился назначения пилотом на аэродром в Гатчине.
Там собрался небольшой отряд авиаторов, которому предстояло защитить Петроград от ожидавшегося нападения германской авиации. Из-за нехватки персонала и исправной техники приходилось много заниматься боевой подготовкой, приводить в порядок наши «ньюпоры» и «фарманы». Авиационного горючего было мало, часто летали на смеси бензина и спирта. Из патрубков двигателей вырывались языки пламени, и приходилось думать не только об управлении самолётом, но и о сохранности вспыхивавшей порой одежды.
Вместе с первыми рабочими отрядами нас перебросили под Псков, где немцам был дан решительный бой. Затем наша часть оказалась в Прибалтике. Летать приходилось много, в основном мы занимались наблюдением за противником. Несмотря на усилия моего механика Феди, далеко не все полеты заканчивались успешно. Были и вынужденные посадки и аварии. В сочетании с голодом и холодом все это плохо сказалось на моем отнюдь не богатырском здоровье. Летом 1919 года я попросил две недели отпуска, чтобы съездить в Швецию.
Командующий авиацией Сергеев вызвал меня и попросил выполнить несколько поручений. Я с радостью согласился. К тому времени меня уже приняли в ряды большевиков, и я гордился доверием товарищей. Мне поручалось собрать за границей новую литературу; по авиации и изучить возможности Закупки самолетов. Кроме того, с помощью моего шведского знакомого, близкого к русскому авиаконструктору Сикорскому, надо было-выяснить, не собирается ли создатель крупнейшего в мире самолета «Илья Муромец» вернуться на родину.
По указанию Чичерина в Наркоминделе мне вручили два саквояжа с дипломатической почтой, предназначавшейся Фредрику Стрёму, который представлял в Стокгольме интересы России. Среди прочих документов в них были письма к правительствам Англии и Франции с предложением начать переговоры об окончании интервенции в России.
Балтийское море было наглухо запечатано немецким флотом. На финляндской границе русских курьеров расстреливали белофинны, поэтому мой путь в Швецию лежал через Германию, куда я попал вместе с возвращавшимися домой немецкими военнопленными.
В Стокгольме мне удалось выполнить все поручения. Не добился я лишь возвращения Сикорского из эмиграции.
В сентябре 1919 года я вернулся в Россию, служил в авиации под Москвой и на Балтике, был в Средней Азии, на Кавказе, на Кольском полуострове и в Крыму. Я был в России во время военного коммунизма и нэпа, пережил войну и разруху, встречался с наркомами, воевал с басмачами, встретил там свою будущую жену — Марту. Затем, уже в Стокгольме, работал в советской торговой делегации, сотрудничал с советским послом Александрой Коллонтай. Довелось мне участвовать и в налаживании поставок через Швецию авиационной техники в Россию, и в установлении контактов между организациями и фирмами двух стран. Удач было много. Из неудач помню лишь оставшийся неосуществленным проект шведско-советской авиалинии Средняя Азия — Москва — Стокгольм — Лондон.
Но больше всего мне запомнился мой первый год в России. Пусть это была всего лишь небольшая часть моей жизни. Я горд, что видел начало русской революции. Она перевернула мировую историю. Огромные социальные, экономические и научно-технические достижения в мире — результат этой социалистической революции, подстегнувшей мировой прогресс. Политические перемены на планете — следствие роста влияния социализма. Возможность, по крайней мере для народов Европы, жить в мирных условиях — отражение мощи СССР и его миролюбивой политики.
Я рад, что вижу плоды 70-летнего развития социалистического строя. Как и миллионы людей, связываю большие надежды с начинающимся в Советском Союзе новым периодом революционных перемен.
Записал
Александр ПОЛЮХОВ, соб. корр. «Нового времени»
Стокгольм
«Новое время». №47-1987. С.14-15.
По теме шведов-интернационалистов также см.:
Советский майор Август Густавссон
«Красный банкир» Улоф Ашберг
Я думал, что таких людей уже и не встретишь. Но судьба преподнесла сюрприз и свела меня с этим человеком.
...Стокгольмский пригород Орста, старый кирпичный дом. Поднимаюсь на третий этаж по крутой винтовой лестнице, звоню в дверь с табличкой «Антон Нильссон, авиатор». Меня встречает невысокий, худой старик. Таящийся в нем заряд неиссякаемой энергии не сразу заметен. Но вот старейший революционер Швеции (и, вероятно, всей Европы) начинает свой рассказ — и происходит чудо: его голос крепнет, в глазах появляются веселые искры — возвращается революционная молодость. Трудно поверить, что совсем недавно ему исполнилось 100 лет.
— Полуостров Сконе — житница Швеции, — говорит Нильссон. — В прошлом веке это был истинно крестьянский край. Здесь в 1887 году в многодетной семье фермера я и родился. Тогда народ жил бедно. Прав особых у него не было. Но он уже поднимался на борьбу за лучшую жизнь. Через два года возникла социал-демократическая партия Швеции. А чуть позже произошло объединение профсоюзов страны. Несмотря на очень скромное образование (крестьянские дети учились недолго и в основном закону божьему),, еще в 16-летнем возрасте у меня пробудился интерес к политике. Подтолкнула меня к этому стачка шведских литейщиков. Затем я участвовал в выступлениях против намерений властей военной силой удержать Норвегию под властью шведской короны. Тогда же у меня зародилось стойкое отвращение к милитаризму.
Человек с «Амальтеи»
Как младший сын, я по традиции рано покинул отчий дом, но родителей навещал часто. Стал я рабочим. В один из моих приездов в 1905 году отец, по обыкновению читавший I вслух газету, обратил внимание на сообщение о «кровавом воскресенье» в Петербурге. Я был потрясен жестокостью царизма. Возможно, именно бесплодность мирной попытки изменить положение в России подтолкнула меня к мысли о необходимости отвечать насилием на насилие. Этот вопрос активно обсуждался в то время в Швеции, где конфликты между трудом и капиталом быстро множились, достигнув своего апогея летом 1908 года. Бастовали батраки и рабочие фабрик. Тон задавали портовые грузчики, их поддерживали строители. Среди них был и я. Работодатели при активном участии полиции и солдат старались задушить стачку, используя локауты, штрейкбрехеров, силу.
Один за другим прибывали в порты страны пароходы с безработными из Англии, которым сулили большие деньги за работу на местах уволенных шведских забастовщиков.
Вместе с двумя товарищами по кружку молодых социалистов я решил воспротивиться произволу. 12 июля мы подорвали судно «Амальтея», доставившее в Мальме английских штрейкбрехеров. Суд вынес нам смертный приговор, который лишь в результате международной кампании протеста был заменен пожизненным заключением. Затем последовало почти 10 лет скитаний по тюрьмам. Большую часть этого времени я провел в одиночке.
Тюремщики делали все, чтобы сломить мой дух. Но скажу без ложной скромности: по признанию газет и даже шпионившего за мной тюремного священника, я был самым популярным узником в Швеции. Мы тайком организовали антимилитаристский кружок (в нем участвовал даже распропагандированный нами надзиратель), праздновали Первое мая. Меря шагами крошечную камеру, я не чувствовал себя одиноким: на воле нарастали требования освобождения «тройки», взорвавшей «Амальтею». И мы были уверены: пробьет наш час.
Рожденный летать
И он пробил: Февральская революция а России заставила наше правительство задуматься, как сбить новую волну классовой борьбы в Швеции. Думаю, именно тогда и было принято решение о нашем освобождении. Шведской буржуазии пришлось отказаться от наиболее одиозных методов давления на пролетариат. Винтовки и локауты постепенно сменила политика реформистских компромиссов.
Осенью 1917 года, когда в Петрограде решался вопрос, возьмут ли власть рабочие или она останется в руках
буржуазии, передо мной открылись рота тюрьмы.
Октябрьская революция стала поворотным пунктом не только в истории народов России, она начала процесс освобождения всего мира от ига эксплуататоров. Одним из первых спасенных ею был я. Этого не забыть до конца моих дней.
Русские рабочие и крестьяне встали на сторону идеалов социализма, чтобы положить конец братоубийственной войне, в которой гибли миллионы пролетариев из Германии, Франции, Англии, Америки и других стран. Большевики в разгар военного психоза, охватившего социал-демократов континента, выступили за резолюцию Циммервальдской конференции. Остается лишь сожалеть, что остальные партии, участвовавшие в ней, отступились от международной солидарности.
Лично для меня было ясно, чему посвятить свою жизнь. Я решил отправиться в Россию, чтобы защищать революцию, против которой ополчились правители Антанты. Я сознавал, что поддержанная огромным большинством населения революция нуждается не просто в солдатах, но и в квалифицированных кадрах. Еще в стокгольмской тюрьме «Лонгхольмен» родилась у меня мечта стать летчиком. Однажды через окно камеры я увидел полет над городом авиатора Карла Седерстрёма Оказавшись на свободе, я заручился поддержкой этого смелого и открытого человека, который, несмотря на дворянское происхождение, проникся участием к «человеку с «Амальтеи».
Другой человек, человек другого класса — банкир Улоф Ашберг, — согласился внести гарантийную сумму на случай ущерба от возможной аварии во время учебных полетов. Ашберг, видимо, хотел как-то компенсировать мои страдания в тюрьме, поскольку не разделял жестоких методов подавления выступлений пролетариата.
После нескольких месяцев в летной школе «Аюнгбюхед», где курсанты летали на «анзани», «блерио» и «альбатросах», я получил удостоверение авиатора. Настала пора собираться в Петроград. Увы, шведская социал-демократия не хотела иметь ничего общего с русской революцией, и мне не удалось получить какую-либо финансовую помощь. На заработанные 750 крон я смог купить лишь «палубный билет», то есть гамак на шлюпочной палубе. Русскую визу мне оформила работавшая в Стокгольме Ангелика Балабанова, возвращавшаяся на Родину.
21 сентября 1918 года от причала Шеппсбру отошел пароход «Лулео», на котором в Петроград отправлялась группа шведских бизнесменов. С его верхней палубы махал рукой и я, про/14/щаясь с друзьями, принесшими мне в подарок обмундирование пилота.
Впереди нас ждала неизвестность: Балтийское море было нашпиговано минами и подводными лодками, шведские газеты красочно расписывали «кровавый пожар» в России, финляндские власти запретили «Аулео» заход в Хельсинки.
Петроград
На море бушевал шторм, мне не спалось в гамаке, поэтому я одним из первых увидел немецкий миноносец, перехвативший наш пароход на траверсе Ревеля. Получившему вмятину в борту «Лулео» с пассажирами, «освобожденными» германскими офицерами от сигарет и спиртного, было разрешено следовать дальше. Мы благополучно добрались до Кронштадта.
Родина Толстого, Горького, Кропоткина, родина Ленина готовилась праздновать первую годовщину Октября. Революции было чем гордиться: крестьяне получили землю, рабочие — 8-часовой рабочий день и оплачиваемый отпуск, женщины — равноправие с мужчинами, ранее неграмотное и бесправное население — широкий доступ к образованию и управлению страной. Были экспроприированы экспроприаторы. Это ли не триумф?
Не буду, однако, идеализировать тогдашнюю ситуацию, поскольку были в ходе революции и ошибки, и перегибы. Но нельзя требовать невозможного и обвинять большевиков в допущенных промахах: ведь их партия шла по совершенно неизведанному пути, защищая одновременно страну от коллективных атак мировой буржуазии. При поддержке Антанты готовились контрреволюционные заговоры и мятежи. Германские войска двигались на Петроград...
В небе России
Я не мог долго оставаться вдали от фронта и вскоре добился назначения пилотом на аэродром в Гатчине.
Там собрался небольшой отряд авиаторов, которому предстояло защитить Петроград от ожидавшегося нападения германской авиации. Из-за нехватки персонала и исправной техники приходилось много заниматься боевой подготовкой, приводить в порядок наши «ньюпоры» и «фарманы». Авиационного горючего было мало, часто летали на смеси бензина и спирта. Из патрубков двигателей вырывались языки пламени, и приходилось думать не только об управлении самолётом, но и о сохранности вспыхивавшей порой одежды.
Вместе с первыми рабочими отрядами нас перебросили под Псков, где немцам был дан решительный бой. Затем наша часть оказалась в Прибалтике. Летать приходилось много, в основном мы занимались наблюдением за противником. Несмотря на усилия моего механика Феди, далеко не все полеты заканчивались успешно. Были и вынужденные посадки и аварии. В сочетании с голодом и холодом все это плохо сказалось на моем отнюдь не богатырском здоровье. Летом 1919 года я попросил две недели отпуска, чтобы съездить в Швецию.
Командующий авиацией Сергеев вызвал меня и попросил выполнить несколько поручений. Я с радостью согласился. К тому времени меня уже приняли в ряды большевиков, и я гордился доверием товарищей. Мне поручалось собрать за границей новую литературу; по авиации и изучить возможности Закупки самолетов. Кроме того, с помощью моего шведского знакомого, близкого к русскому авиаконструктору Сикорскому, надо было-выяснить, не собирается ли создатель крупнейшего в мире самолета «Илья Муромец» вернуться на родину.
По указанию Чичерина в Наркоминделе мне вручили два саквояжа с дипломатической почтой, предназначавшейся Фредрику Стрёму, который представлял в Стокгольме интересы России. Среди прочих документов в них были письма к правительствам Англии и Франции с предложением начать переговоры об окончании интервенции в России.
Балтийское море было наглухо запечатано немецким флотом. На финляндской границе русских курьеров расстреливали белофинны, поэтому мой путь в Швецию лежал через Германию, куда я попал вместе с возвращавшимися домой немецкими военнопленными.
В Стокгольме мне удалось выполнить все поручения. Не добился я лишь возвращения Сикорского из эмиграции.
В сентябре 1919 года я вернулся в Россию, служил в авиации под Москвой и на Балтике, был в Средней Азии, на Кавказе, на Кольском полуострове и в Крыму. Я был в России во время военного коммунизма и нэпа, пережил войну и разруху, встречался с наркомами, воевал с басмачами, встретил там свою будущую жену — Марту. Затем, уже в Стокгольме, работал в советской торговой делегации, сотрудничал с советским послом Александрой Коллонтай. Довелось мне участвовать и в налаживании поставок через Швецию авиационной техники в Россию, и в установлении контактов между организациями и фирмами двух стран. Удач было много. Из неудач помню лишь оставшийся неосуществленным проект шведско-советской авиалинии Средняя Азия — Москва — Стокгольм — Лондон.
Но больше всего мне запомнился мой первый год в России. Пусть это была всего лишь небольшая часть моей жизни. Я горд, что видел начало русской революции. Она перевернула мировую историю. Огромные социальные, экономические и научно-технические достижения в мире — результат этой социалистической революции, подстегнувшей мировой прогресс. Политические перемены на планете — следствие роста влияния социализма. Возможность, по крайней мере для народов Европы, жить в мирных условиях — отражение мощи СССР и его миролюбивой политики.
Я рад, что вижу плоды 70-летнего развития социалистического строя. Как и миллионы людей, связываю большие надежды с начинающимся в Советском Союзе новым периодом революционных перемен.
Записал
Александр ПОЛЮХОВ, соб. корр. «Нового времени»
Стокгольм
«Новое время». №47-1987. С.14-15.
По теме шведов-интернационалистов также см.:
Советский майор Август Густавссон
«Красный банкир» Улоф Ашберг
